Ян Стыдобка - Поэтесса в жанре ню и другие рассказы

– А с этого маскарада, – кивнул он на переодетых, – снять юбки, штаны и отпустить! Пусть рассказывают, что повидали. Если будет кому.

В три часа пополудни, обходя дымящиеся останки города, Седов встретил своих пушкарей.

– Как жизнь, ребята?

– Девки так и лезут, ваше-ство! – доложил подгулявший унтер-офицер Корнеев. – Изо всех углов. Лопочут по-своему, показывают: будем, значит, стирать, убирать… Ну и другое тоже кое-что, – закончил он под общий смех.

– Девки?.. Где же они? – вопросил генерал.

– Идёмте. Мы их в целости и сохранности…

В просторной зале на первом этаже бывшего роскошного здания всё было разгромлено и перерыто. Гулял сквозняк, на полу валялись разбитые паркетины, бутылки, дорогие наряды, обломки лепнины, мебели, осколки фарфора и хрусталя.

У стены, съёжившись и прячась одна за другую, сидели на корточках фигуры в длинной одежде.

– Bonjour, mademoiselle. Levez-vous, s’il vous plaît, – обратился к ним Седов.

Они вскочили, рыдая и протягивая руки. Не менее полусотни. Настоящие. И, кажется, есть прехорошенькие…

– Не трогали? – спросил генерал.

– Никак нет, ваше-ство! – ответил Корнеев.

– Правильно. Сначала пусть доктор осмотрит на предмет срамных болезней. Вон та, вижу, без носа. От неё бы натерпелись беды.

Седов жестами подозвал безносую и, пригрозив пистолетом, велел убираться.

– Остальных к доктору. И в баню, а то они, может, год её не знали.

– Скажете, ваше-ство, – возразил Корнеев. – Пахнут приятно. Цветами, что ли…

– Иноземная хитрость. Слыхали, что их император писал жене? «Я возвращаюсь из похода, буду через два месяца, а ты чтобы это время не смела мыться».

– Это почему?

– Верно, у них по-другому не работает, – сказал Седов под солдатский хохот. – Сейчас поговорю.

И обратился к женщинам:

– Êtes-vous prêt à travailler pour nos soldats?

– Oui! Ayez pitié, monsieur! – вскричали они и повалились на колени.

– Жидкая натура, – сказал Корнеев с презрением. – Наши бы никогда.

– Верно говоришь! – поддержали солдаты. – Наши с вилами, топорами…

– Значит, к доктору и в обоз, – распорядился генерал. – Две бочки воды, мыло, накормить как полагается, а там поглядим.

– Есть ещё с детьми, – сказал Корнеев. – В соседней зале. И просто беспризорные.

– Дети – ангелы безгрешные. Беречь как зеницу ока. В нашу веру окрестим, дадим воспитание. Но они, – указал Седов на разбитое окно, – шаромыжники пусть о том не ведают и полагают что хотят.

Вечером у разрушенного моста к Седову подскочил взволнованный майор Зимин:

– Попался, ваше высокопревосходительство! Невредимый, представьте себе!..

– Ведите, – распорядился генерал, сразу догадавшись, о ком речь.

– Сию минуту!

И даже менее чем через минуту, держа за шиворот, майор препроводил задержанного.

Вот ты каков, великий полководец. Облик, знакомый по устным описаниям и множеству картин. Чуть ниже среднего роста, не карлик, как болтают злые языки. Короткие ноги, брюшко. Голова не покрыта, и выражение чумазого лица, на портретах столь надменное, сейчас беспомощно и жалко.

– Что будем делать? – спросил Зимин.

– По-хорошему бы вздёрнуть вверх тормашками да зарисовать в назидание потомкам, – задумчиво произнёс генерал. – Но ведь союзники, язву им, не поймут! Ладно, под стражу его. Завтра дадим тридцать розог по филейным частям и отправим в ставку государя.

– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство.

– Но мне почему-то кажется… – добавил Седов, понизив голос. – Знаете, майор, есть такое предчувствие, что по дороге он попытается бежать.

За окном стемнело, когда офицеры расположились в гостиной одного из немногих уцелевших особняков. Пили трофейное вино, делились воспоминаниями. Кто-то распечатывал карты, другие обнимали за талии умытых, приодетых и весьма довольных жизнью пленниц.

Майор Зимин и юный поручик Алабин в четыре руки разучивали на рояле новую кантату Осипа Козловского.

В камине рдели угли. Язычки свечей то дрожали, то ровно устремлялись к потолку.

К генералу от артиллерии Седову подсел капитан Платонов.

– Всё-таки беспокойно, Андрей Николаевич, – сказал он.

– Что вас тревожит, Михаил Платонович?

– Наша взяла. Но они поднимут голову, захотят реванша. Как бы не вздумали напасть на Севастополь? Лет через сорок вполне…

– О том не волнуйтесь, – отрезал генерал и твёрдой рукой налил два бокала выдержанного бордо. – Не вздумают, научены. Сами не полезут и англичанке отсоветуют. И немцу.

В конце февраля отмечали рождение моего однокурсника Сани и его жены Тани. В один и тот же день ей набежало двадцать, ему двадцать пять, а нам, друзьям и родственникам, только дай повод. В складчину сняли двухэтажный дом на базе отдыха; я внёс условленную сумму, получил адрес и субботним утром, перешагнув порог, оказался будто в детстве на даче, где запах сухого прогретого дерева, дымок, ступеньки, с лёгким скрипом ведущие наверх; вновь удивился тому, что выходишь из комнат не на лестницу – сразу на крыльцо, видишь двор, кое-как расчищенный посередине и заваленный снегом вровень с дощатым забором по углам, а дальше в нескольких шагах покачивает кронами сосновая опушка, и ветер даже зимой земляничный, яблочный.

Среди Таниных подруг я увидел новенькую, так невероятно подходившую к этому месту, точно в ней была его душа. На свадьбе друзей, восемь месяцев назад, её не встречал, иначе бы заметил: прелестная. Странно, этим словом назовёшь скорее дюймовочку, крошку, она же была чуть-чуть меньше моих ста восьмидесяти двух, с развёрнутыми плечами, гордой осанкой и всё равно прелестная. Под белым свитером едва угадывалась небольшая высокая грудь, синие рейтузы с серебристыми лампасами обтягивали восхитительные ноги. Грация всех движений, от поворота головы до шагов, выразительное лицо с тёмно-карими, слегка удлинёнными глазами, пышный хвост каштановых волос, и, кажется, ресницы и губы подкрашены, больше никакого макияжа, но главное в другом. Со мной так бывает: обменялись только взглядом, улыбнулись – и чувствуешь притяжение, и сразу ясно: эту барышню, Дюха, будешь тараканить. Словечко классика, предчувствие редко обманывает, без него даже не пытаюсь заговорить, и сейчас было похоже, но и не совсем, что-то иное ощущалось, видимо благодаря дому и хорошей компании.