Ян Стыдобка - Поэтесса в жанре ню и другие рассказы

– Извини, что вмешался, – сказал я наугад. Она хмыкнула над ухом, это можно было понять как: «За что?»

– Вы же не всерьёз. Играли, я влез, может быть, зря?

– Не зря… Я в мыслях говори… говорила хватит… больше не могу…

– Значит, я услышал. Больше тебя никто не тронет.

Она постепенно успокаивалась.

– А вы знакомы с ней? – спросил я.

– Впервые вижу…

Отпустила мою шею, высвободилась. Мы помолчали под выглянувшим солнцем. Длинные синие тени взбегали по снежному откосу на забор.

– Сама напросилась, – сказала Настя в нос.

– Не напросилась никуда, брось эти глупости.

Она обхватила себя руками, поёжилась:

– Пойду переоденусь, ладно? А то хоть выжимай…

– Хорошо… – Я быстро обмахнул рукавом её куртку и рейтузы. – Теперь иди.

– Спасибо ещё раз…

Проводил её взглядом и не стал застёгиваться: жарко от солнца или бог знает отчего. Мир больше не темнел, но слегка кружился, и посреди вращения Настя на снегу, с покрасневшим лицом и размазанной под мокрыми глазами тушью, задыхаясь, отталкивала мою помощь: опоздал, дубина, опоздал!..

Я встряхнул головой и протёр глаза. От снеговиков остались белые кочерыжки, распаренные подруги топали, отряхивались и уходили в дом. Даши в поле зрения не было: захотела всё-таки услышать ответ?.. Нелепая догадка, но я сорвался с места, одним прыжком вскочил на крыльцо, распахнул дверь и влетел в прихожую.

Комнаты для гостей были на втором этаже. Утром мы лишь оставили там вещи, я не знал, в которой из четырёх комнат Настины. Стучаться во все подряд?

Балбес. Есть телефон.

– Я почти готова, сейчас выхожу, – ответил уже спокойный, мелодичный голос. На заднем плане слышались разговоры, смех. – Ещё пятнадцать минут…

– Хорошо, я наверху возле бильярда, – сказал я и приготовился ждать. Известно: где у девушки пятнадцать минут, там сорок, а где сорок, там и полтора часа… Я рассеянно поглядывал на игру Сани с другим нашим однокурсником; похоже, они и не ведали, что творилось во дворе. Мимо прошла румяная Дашка, на ходу очищая банан – не тот ли самый? – и, постучав, скрылась в крайней слева комнате. «Дуплетом в угол», – сказал Саня и с чудовищным грохотом шарахнул. «Штраф!» – воскликнул партнёр.

Настины пятнадцать минут оказались равными примерно двадцати. Она вышла из второй комнаты слева, свежая, причёсанная, в бело-голубой приталенной толстовке, серых твидовых брюках и фетровых мокасинах.

– Жду, – сказал я, шагнув навстречу.

– Вижу.

– Я всегда буду тебя ждать. И защищать.

Она стала спускаться на первый этаж, я следом, поскрипывая ступеньками.

– Настя, – почти неслышно сказал ей вслед.

Остановилась на середине пролёта, обернулась с удивлением в глазах. Я подошёл ближе.

– Ты веришь в любовь с первого взгляда?

Она пожала плечами.

– А я верю. С той минуты, как увидел тебя.

Настя молча пошла вниз, я догнал и заглянул в лицо.

– Мне так стыдно и неловко, – тихо произнесла она. – Хочу спрятаться и реветь…

В её глазах и правда что-то поблёскивало. Теперь молчал я, пытаясь поймать какую-то мелькнувшую мысль. На первом этаже мы зашли в угол, скрытый за другим выступающим углом; прежде я не видел его, может быть, он сейчас и вырос. Здесь была запертая дверь без ручки, неизвестно куда ведущая, и рядом стоял чёрный пиратский сундук… Спрятаться?

– Спрячься у меня, – быстро сказал я, – только не плачь. Буду веселить, как Шурик и… Марк Твен.

– То есть? Где у тебя?

– Мы свой долг исполнили, поздравили-закусили. Давай сейчас уедем ко мне домой.

– Хм… Вот так сразу?

– А почему нет?

– С кучей мокрых вещей.

– Кинем в стиральную машину, к утру высохнут.

Тёмно-карие глаза раскрывались всё шире:

– К утру?

– А что? Нет, я не буду приставать, если ты об этом.

– Звать до утра и не приставать? – улыбнулась Настя, чуть опустив одну бровь; выражение получилось скептическое.

– Уже веселее. Я умею делать массаж, садись.

Мягко взял её за плечи, готовый к отказу, но не ощутил его. Мешали бретельки бюстгальтера. «Только в интересах дела», – шепнул я и сдвинул их по очереди, продев пальцы под воротник. Прикосновение к её коже было подобно вспышке, тело стало невесомым, вся кровь кинулась в лицо. Я мгновенно лишился храбрости и с дрожью в мыслях и руках продолжал на голом упрямстве. Настя не противилась и не помогала, безучастно смотрела мимо, когда я вновь накрыл её плечи. Два лёгких нажима, как бы разведка, третий более энергичный, круговой… На четвёртом она сомкнула ресницы, чуть запрокинула голову, показывая прелестную шею; губы приоткрылись, дыхание обрело ритм, который ни с чем не спутаешь: короткий, как бы оборванный вдох и долгий, неровными слоями наплывающий выдох…

Потом она опомнилась, встала и отступила в сторону, к стене.

– Не помешало бы… – сказала, оправляясь. – Хорошо, вся в мурашках… Но только не здесь.

– А где?..

Мимо кто-то прошёл и, скорее всего, заметил нас, но не стал любопытничать. Когда шаги растаяли, я продолжал:

– Насть, я не на одну ночь. Хочу быть с тобой всегда. Всю жизнь до конца, если его не выдумали. Минимум лет сто.

– Ты меня совсем не знаешь. И я тебя.

– Знаю. Я тебя уже обнимал, хоть и вынужденно.

– И считал все мысли, память, да?

– Хочешь, скажу твою фамилию?

– У Таньки спросил?

– Просто знаю. Седова, – назвал я свою, добавив окончание.

Она покачала головой.

– Ну, бывает, ошибся. Дело поправимое. Поехали, Насть…

Она вздохнула:

– Так неожиданно…

– Самое главное всегда неожиданно. Не бойся, пожалуйста.

– А ты один живёшь? – спросила она, сделав шажок от стены.

– С родителями. Заодно познакомлю.

– Ой, нет! – она вновь привалилась к стене плечом. – Я не в том виде, чтобы знакомиться.

– Ты всегда в прекрасном виде. Абсолютно всегда.

– Спасибо…

– У меня есть комната, где я полный хозяин. А завтра сюда приедем часа в три, под самый разбор. Никто и не заметит, что нас не было, давай проверим?

– Всё-таки лучше предупредить… – полувопросительно сказала она.

– Тогда я сейчас позвоню Сане: извини, срочное дело в городе. А ты позвони Тане и тоже что-нибудь скажи. Посмотрю расписание электричек, быстро соберёмся, до станции пятнадцать минут.

– Ладно, – она оттолкнулась от стены, – была не была. – И уже на ступеньках приостановилась и вслух подумала: – Что творю?.. Авантюристка…

Мы поднялись на второй этаж и возле бильярда встретили Дашу с Олесей. Настя быстро взяла меня под руку, но Даша, не взглянув на нас, подошла к столу, где продолжалась не то прежняя, не то уже новая игра.

Ещё утром я не представлял, что способен так бояться. А ведь когда-то считал себя не героем, конечно, не Мопассаном и не Левитаном, но довольно смелым в сердечных делах. Наверное, в другой жизни, на другой Земле. Теперь, под неумолимый стук колёс, я не мог подумать без дрожи о том неизбежном мгновении, когда мы останемся наедине, все слова будут сказаны, одежды улетят… Не дети: оба понимаем, зачем я позвал и она согласилась, что между нами должно произойти. Обещание не приставать – лукавство, незачем приставать, когда слышал её прерывистое дыхание, видел сомкнутые веки, когда сейчас, в вагоне, встречаешь такой затуманенный взгляд. Всё образуется само, рука потянется к руке, и дальше… А что я смогу, что сумею дальше, если от одного прикосновения к её плечу под толстовкой чуть не потерял сознание? Коснуться губами краешка длинного платья – это мог бы, но платья на ней не было, были твидовые шотландские брюки, был свитер, не утренний белый – пёстрый, облегающий, со стойкой-воротником; я чувствовал, как хороши под брюками её стройные ноги, чудесен плоский живот под цветным орнаментом, чувствовал и знал, что даже увидеть их обнажёнными будет слишком, а уж тронуть – всё равно что бабочку схватить грубой рукой. А платья не было, и вряд ли оно лежало в рюкзаке.