Ян Стыдобка - Поэтесса в жанре ню и другие рассказы

Перед глазами прокрутился весь день: застольная болтовня, лыжная прогулка, такая весёлая поначалу война снеговиков. И Настя, Настя убегает не видя куда, бьётся в Дашкиных когтях, лежит без сил… Как она чуть позже держалась на ногах только с моей помощью, медленно приходя в себя, как стучало сердце! И затем, в этой пустой кладовке… Вот чем она особенна – беззащитностью, отсутствием колючек и шипов. От этой догадки я будто влетел в воздушную яму; здесь и появился страх остаться наедине. Может быть, я не достоин, потому что не сразу кинулся выручать? Это плохо, это уже не исправишь, хоть закрой её от тысячи гопников, первый раз важнее всего. Но ведь там был не гопник, даже не злая баба в троллейбусе – девчонка. Окажись на её месте кто-то по-настоящему опасный, я бы не медлил ни секунды!

Настя затихла, положив голову мне на плечо. Я подумал и объяснил иначе: если девчонка привела её в такое состояние без видимого труда, что же сделает девяностокилограммовый слон вроде меня одним неосторожным колебанием воздуха? А уж применить забавное утреннее словцо – об этом теперь кощунственно было и думать. Не знаю, насколько убедительно звучит, но я поверил и стал мечтать о том, чтобы путь к Финляндскому вокзалу, час с небольшим, растянулся подольше, где-нибудь оборвались провода, засыпало рельсы…

Но поезд уверенно гремел на стыках, метельные километры за окном перемежались солнечными. Настины волосы щекотали лицо, я чувствовал их лёгкий хвойный запах. Миновало, наверное, полчаса, прежде чем в вагоне появились контролёры. Стараясь не потревожить Настю, я купил два билета до вокзала и не стал выдумывать, что от более поздней станции, – назвал ту, на которой мы действительно сели.

– Давай я тебе отдам, – сказала Настя, выпрямилась и потянулась к карману куртки.

– Не надо. Ты лучше скажи: проголодалась?

– Есть немного.

Предупреждая Саню об отъезде, я велел ему распоряжаться моим провиантом, как своим собственным. В дорогу взял только два бутерброда с очень вкусными котлетами, приготовленными в гриле, и бутылку холодного чая с чабрецом.

– Запасливый. Я тоже, – сказала Настя и вынула из рюкзака два больших антоновских яблока. И когда мы всё съели, спросила, скоро ли приедем.

– Минут через двадцать.

– Тогда ещё немного, с вашего разрешения… Можно? – и вновь прислонилась к плечу.

– Спрашиваешь.

– Ты хороший…

– Спасибо. Только обманул тебя, хоть и невольно. Говорил, что дома родители, а когда ждал на базе, позвонила мама и сказала, что пойдут в театр. Приедем, дома никого, вернутся поздно. Я не нарочно так подстроил, честно…

– Ну что ты, Андрей. Не надо объяснять и оправдываться, верю. Как ты думаешь, вот у меня маленький ребёнок, я не за одну себя отвечаю. Сорвалась бы неизвестно куда с незнакомым фактически человеком, если бы хоть на столько, – показала кончик мизинца, – не верила ему и не доверяла?

– Я бы на твоём месте точно нет.

– На самом деле не поехала бы даже при полном доверии, – задумчиво продолжала Настя. – Но я была сама не своя. Сначала всю изваляли, хоть и сама виновата…

– Не виновата.

– Не знаю, могла бы сразу понять что к чему и не дёргаться. Только раззадорила и завела… Видеть её не хотела совсем. Потом от твоего массажа крышу снесло в астрал. И пошла, как под гипнозом. Очнулась посреди метели: мамочки, куда, зачем!.. А потом всё утихло, увидела тебя и поверила окончательно.

– Не стокгольмский синдром?

– Нет… Нет, нет, что ты.

– Я бы не позвал тебя, если бы знал о сыне.

– Ну откуда ты мог узнать. Не волнуйся.

Она же меня и успокаивала…

Добираться от вокзала в наши юго-западные края было долго, и я вызвал такси. Доехали без пробок, на улицах продолжался день, а ещё недавно в этот час темнело бы, зажигались фонари. Настя вновь дремала на заднем сиденье, привалившись ко мне, но ближе к концу пути встрепенулась, кивнула на окно:

– Вот мой дом! – и даже схватила меня за рукав. – Надо же, пролетели мимо. Они думают, я в лесу… – вздохнула и покачала головой.

И чуть позже, войдя в квартиру, повесила куртку, разулась и тут же, в прихожей, взялась за телефон. Я слышал из кухни, как Настя беседует с сыном: серьёзно, довольно сложными фразами, ни одну не повторяя.

– Олег хорошо разговаривает, – заметил я, когда она в шерстяных носках вошла на кухню.

– Не то слово, уже пробует читать. Пока не всё получается, но старания много.

– Молодец. А это Лиза, моя подружка, – сказал я, присев на корточки. – Год и два месяца.

– Хорошенькая. Что за порода, сибирская? Только мордочка темнее.

– Невская маскарадная.

– Надо же…

– Настя, хочешь поужинать?

– Не откажусь, спасибо. Но сначала… если можно, в ванную?

– Конечно. Я тогда удалюсь, а ты собери вещи, какие надо постирать, положи в машину. Сейчас открою, потом включу.

– Спасибо. Режим, наверное, нужен для шерсти.

– А тебе есть что надеть? Могу дать свою рубаху. В ней, правда, утонешь…

– Я думала, вдруг какое-то время всё же будем спать. И взяла пижаму, сойдёт за домашний костюм.

– Ясно. Ванная здесь, сейчас дам полотенце.

– У меня есть, – засмеялась Настя.

– Тогда покажу комнату, располагайся.

И ввёл её в свою берлогу, где даже кровати не было – был матрас на низком деревянном основании, который утром я поднимал, прислоняя к стене, а вечером клал на пол. Я уложил его и открыл шкаф:

– Пустая вешалка, повесь брюки, я не мешаю.

– Хорошо, спасибо. Я быстро, через пять минут уже буду там.

Для верности я посидел в гостиной минут десять. Когда вышел, из ванной слышался ровный шум. Будь там не Настя, кто-то другой, непременно предложил бы спинку потереть. Но других не будет. Если вдруг сегодня не сложится, не будет никогда и никого.

Я вошёл в свою комнату. С тех пор как начал более или менее зарабатывать, я неторопливо перестраивал обстановку под собственный вкус. Вкус требовал простора, труднодостижимого на шестнадцати квадратах, приходилось думать, компоновать, рулеткой вымерять расстояния. Первым делом заменил свисавшую с крюка псевдоампирную люстру современной, распластанной под самым потолком. Поставил угловой шкаф, с виду небольшой, но даже как-то пугающе вместительный. На чём не экономил, так это на письменном столе: купил роскошный, из антикварного тика, двухметровой ширины. Компьютер, не желавший прятаться под стол, королём стоял наверху. Выключен, но всё равно видел её хоть одним глазом, вряд ли просила отвернуться. Видел и не ослеп, мне бы такую выдержку!

И старая радиола, полированный ящик с двумя большими колонками, тугими кнопками, массивными цилиндрическими ручками, шкалой с названиями городов на матовом стекле – сколько в своё время мысленно путешествовал по ним, воображая загадочные Сольнок и Тимишоару, – дожила до счастья. Я хотел использовать её как винтажную подставку под телевизор, но телевизора пока не было, а радиола стояла, ещё готовая при случае зажечь оранжевые и зелёные лампочки, поймать короткую или среднюю волну…