Александр Сегень - Похоронный марш

— Иди, иди, шут гороховый, — отвечала Фрося.

— Ступай, Гриша, приходи к нам, — отвечала бабка Клава.

— Балаболка, — ворчал старый Типун.

В момент происшествия Василий Иванович Типунов сидел за доминошным столом, но не играл, а только присутствовал при игре, а потому, в отличие от вошедших в азарт доминобойцев, видел, как Гришка залез на окно, крикнул Розе Шафиулиной, чтоб отошла в сторону, постоял немного и прыгнул вниз, издав при этом некий возглас, в котором Василию Ивановичу послышалась обычная залихватская присказка: «А мне все по плечу!» Но что больше всего удивило старого Типуна, это довольно кривая траектория, по которой свалилось тело. Ему даже померещилось, будто Гришка нарочно метил в мотоцикл Игоря Панкова, будто в его падении крылась какая-то героическая идея. Одновременно с хрустом, сопровождавшим приземление, старый Типун кашлянул и молвил:

— Ах ты, стервец!

Это отвлекло доминошников, и некоторые из них, не прекращая все же бить костяшками по столу, вытянули шеи и поглядывали, как люди бегут под мое окно. Типун, кряхтя, поднялся со скамьи и побрел тоже посмотреть на последствия полета. Протиснувшись сквозь толпу, он спросил:

— Не убился, Гришка?

— Жив, дядь Вась, — весело ответил воздухоплаватель. — Жив, только чегой-то из меня бензин текет.

Тем самым выяснив все, что необходимо было выяснить, Типун вылез из толпы и пошел домой рассказывать своей жене, бабушке Катюше, о том, что произошло.

Когда Гришку выписали из больницы, он демонстрировал перед всем двором многочисленные синяки и ссадины. Особенно пострадало лицо, все оно было испещрено болячками, которые, подсыхая, превращались в толстые куски древесной коры. Гришку теперь везде знали, при встрече хлопали по плечу и просили показать некоторые части тела — колени, локти, грудь, чтобы убедиться, что травмы есть, но незначительные, и можно быть уверенным, что не всякий свалившийся с шестого этажа и попавший при этом на мотоцикл, моментально отправляется на тот свет. И каждый начинал высказывать многочисленные предположения, почему все-таки остался жив слесарек Гришка. Татарка Роза говорила так:

— Это ему за то, что о моей дите подумал, когда прыгал.

Роза Шафиулина в тот вечер, как обычно, катала коляску, разговаривая по-татарски со спящей дочкой Жанкой, и вдруг услышала сверху:

— Эй, с коляской! Отойди, прыгать буду!

Она посмотрела наверх и, увидев в окне Гришку, испугалась, дернулась назад, вперед, развернулась и пробежала резких шагов десять, так что Жанка проснулась и заплакала. Отбежав, Роза оглянулась на Гришку и увидела, что он летит прямо на нее, быстрым и убийственным снарядом. Она закричала, но в следующую же секунду падающее тело отпрянуло назад и врезалось в стоящий под окнами мотоцикл, тем самым приземлившись там, где ему и полагалось приземлиться по всем законам физики и логики. Но Роза и не подумала даже, что неверная траектория могла быть лишь следствием ее, Розы, материнского страха за жизнь дитя, она была уверена, что Гришка в последний миг справился с неведомой силой, несшей его прямо на коляску, и упал в отдалении. Когда Гришка показывал свои ссадины Розе, она говорила ему:

— Спасибо вам, хороший человек.

А вот Лютик как раз считал наоборот. Он давно уже негодовал, что вместе с ним в одном доме, хорошо хоть не в одном подъезде, живут такие аморальные Файка Фуфайка и ее незаконный сожитель. Однажды, еще до Гришкиного полета, аморальные крепко переругались, кричали всю ночь во дворе друг на друга, и на другой день Лютик сказал кому-то, нарочно, чтоб Файка слышала:

— Из-за таких безнравственных, которые всю ночь во дворе склочатся, нормальным людям покоя не хватает.

— Тоже мне нарсуд нашелся! — фыркнула Файка. — Ишь, стоит, слюнявицца. Ехай на кладбище и живи там, если тебе спокой нужен.

Вечером 25 апреля Лютик вышел во двор узнать, как обстоят дела у мирного населения нашего дома, и услышал сверху голос Гришки, оповещающий Розу Шафиулину, что будет прыгать. «Что это прыгать? — подумал Лютик. — И зачем? Куда?» Он посмотрел наверх и увидел в окне Гришку, который в следующий уже миг оступился, брыкнул ногой космос и полетел вниз, крича:

— Э! Алё! Лечу!

От негодования у Лютика что-то случилось со зрением, и какую-то секунду он видел все вверх тормашками — Гришка при таком перевороте мировоззрения, выскочив из окна, устремился вверх, подобно типуновским голубям, но как только он наткнулся наверху на непреодолимый мотоцикл, мир возвратился в свое привычное положение, и Лютик сказал сам себе:

— Эх, хороший у нас дом, да живет в нем одна пьянь да шакалье. Всех надо посадить и выселить.

Гришкин полет укрепил Лютика в его решимости отдать себя службе в милиции, и он пошел в сержантскую школу. После этого Файке Фуфайке житья не стало.

— Всё ко мне цепляецца, цапля милиционерская. Ты властью, данной тебе народом, преступников лови, а к пострадавшим лицам не цепляйся. Правильно, Вить?

Дядя Витя Зыков сказал Лютику:

— Ты, Саш, к Фаине не надо. Она — лицо пострадавшее.

Говорит Виктор Зыков:

— Я сидел в надлежащем состоянии вечером, то есть практически нетрезвый. Смотрю, он летит по воздуху. Я еще посидел. Обратно смотрю. Он обратно летит. В воздухе так и вот так вот кувыркается и летит. Я тогда говорю себе: «Витька, Гришку надо спасать». Встал. Обратно поглядел. Он обратно летит! Тогда я пошел. Подхожу — он лежит. Из него бензин текет. На нем мотоциклет. Я мотоциклет поднял и держу, к себе прислонил. Из меня тоже бензин потек. Все штаны залило. Гришка сел. Я мотоциклет отпустил к стенке, Гришке дал закурить. Я его спрашиваю: «Ты куда летел?» А он говорит: «Всё нормально». А мне что главное: всё нормально? — Всё нормально. Всё нормально? — Всё нормально. Все живы-здоровы, войны нет, чего вам еще надо? Игорь, дай закурить.

Игорь Панков оказался в этой истории вторым пострадавшим, потому что Гришка своим падением поломал у мотоцикла рулевое управление, разбил вдребезги зеркальце и сплющил бензобак, оросив себя тремя литрами бензина. Почему в тот вечер мотоцикл Игоря стоял под моим окном, а не под балконом своего хозяина, для всех осталось таинственной загадкой. Файка Фуфайка уверяла, что Игорь нарочно поставил свою тарахтелку, потому что знал, что кто-нибудь об нее должен убиться, а Игорь в таком случае заявлял, что это как раз Гришка сам переставил, должно быть, мотоцикл под мое окно, прежде чем спрыгнуть, потому что хотел напоследок кому-нибудь навредить.

— Заблуждаешься ты, — обижался на это Гришка. — Случай моего падения произошел стихийно. Я его не планировал, а поэтому ты заблуждаешься.

В 21 час 17 минут московского времени Игорь Панков как раз стоял на своем балконе, курил и выпускал в атмосферу табачные дымы в виде толстых колец. Вдруг он заметил свой мотоцикл и подумал: «Чего это мой драндулет там оказался?» Потом он подумал, что еще, чего доброго, какой-нибудь деятель выплеснет на него что-нибудь или сам свалится и разобьет зеркальце. «Ща докурю, — подумал Игорь, — и пойду переставлю». И как только он об этом подумал, буквально в следующий миг его тревоги сбылись, на мотоцикле наросло тело, которое тут же свалилось под мотоцикл, и мотоцикл придавил его. В другую секунду до Игорева сознания долетел крик «Э! Алё! Лечу!» и хруст ломаемых частей механизма. В третью секунду Игорь уже бежал по лестнице. Подбежав к месту падения, он задал Гришке вопрос: