Татьяна Краснова - Повиливая миром

Мне хочется сказать в небо: «Не огорчайся, не горюй! Я постараюсь вести себя прилично!»

Но я взрослая.

Думаете, все сказанное находится за пределами хорошего вкуса? Не исключено. Но мне кажется, детство вообще находится вне этих пределов. Так уж сложилось. Там какие-то свои законы.

Студенты смотрят кино. На экране юные и прекрасные Редфорд и Хофман расследуют Вотергейтский скандал.

Дети сопереживают, шепчутся. Делаю замечание.

– У нас вопрос, Татьянавиктна.

– Ну?

– Они что, реально против президента попрут?!

– Реально.

– Они чокнутые?

– Это демократия, дети.

Шепот прекращается. Дети смотрят фантастическое кино дальше.

– Нет, мне просто интересно! Что, я спросить не могу? Я спрошу! Ну вот хоть эту (взгляд в мою сторону)… Вот вы замужем? – спрашивает тетка в метро.

Видимо, разговор на эту животрепещущую тему начался задолго до моего появления.

Теткина приятельница краснеет, хватает ее за руки, но какое там.

– Замужем, – отвечаю я.

– Муж пьет?

– Нет.

– И не бьет?

– Нет.

Лицо у дамы вытягивается.

– И не гуляет?

– Некогда ему гулять, работает…

– Что ж такое, – огорчается тетка, поджимая губы. – Вот вы же – ничего особенного, извините, конечно. Не красавица. И толстая. И вообще. Вон, небось, на работу едете, а даже без макияжа, как колхозница. А такое везение. А тут – все при мне, и выгляжу, и одета… А попадаются – либо алкаши, либо уроды какие-то… И почему такая несправедливость, а?

– Почему же это несправедливость? – улыбаюсь я. – Очень даже справедливость! Во первых, вы хамка, а во вторых – страхолюдина. Очень справедливо, что вы не замужем.

– Ах вы… Ах вы…

Станция «Молодежная».

Приехали.

Вы же знаете собаку в московском метро? На «Площади Революции»?

Вчера был долгий дурацкий день. Знаете, как зимой бывает? ВЯЗКО.

Сначала я час с лишним провела в «Сбербанке», пытаясь отправить микроскопический перевод на Украину.

В «Сбербанке» старички и старушки пытались снимать и вкладывать свои пенсионные гроши на книжки, путались в цифрах и номерах, бесконечно возились, копались и ссорились с соседями по очереди.

– Когда ж вы все передохнете? – процедил обиженный мальчик лет 45, стоявший в очереди передо мною. Никто бы и внимания не обратил, а я нашипела на мальчика как змея, испортила себе и ему настроение рассказом про его персональную старость…

Я умею иногда.

Сама потом не рада…

Потом я бесконечно долго тащилась в очумелом метро, а потом – по голому страшному льду, в Третьяковку, чтобы потолкаться среди мужниных сотрудников, грустных рублевских икон и старых знакомых, которых сто лет не видела – и не скучала…

Потом начальство подробно рассказало мне по телефону, чем именно оно огорчено.

Потом я внезапно страшно устала.

Потом я поняла, что жизнь проходит, а толку от меня как не было, так и нет.

Словом, к тому моменту, как мы оказались на станции метро «Площадь Революции» у меня болели голова и коленка, мне хотелось плакать обо всем сразу и требовать перемены участи хоть от кого. Хоть от дурацкой бронзовой псины с натертым носом.

А люди шли мимо, и каждый второй поднимал руку и тер собачий нос, и все они отчего-то улыбались смущенно, так, как будто их застали за чем-то не совсем приличным. И взрослые, и дети…

– Не буду тереть, – подумала я и отвернулась. – Она железная. Ей все равно. Дура.

В этот самый момент я получила довольно ощутимый удар по ноге упругим собачьим хвостом. Огромная овчарка, соскочив со своего постамента, прошла мимо меня вдоль платформы, обернулась и посмотрела иронично.

– Ну? И кто из нас дура? – было написано на собачьей морде.

Тут надо бы и закончить.

И сказать гордое: «Ну и пожалуйста!» – всем, кто не верит в оживших собак на пустеющих платформах вечернего метро.

Но у меня тут много уважаемых мною материалистов.

Им сообщу: иногда вечерами метро патрулирует милиция с овчарками.

Но много и таких как я.

Им я скажу по секрету: она живая. Только притворяется. Правда-правда.

При входе в циклопический торговый центр «Вавилон», в мраморном вестибюле мается циклопических же размеров механический динозавр, очень похожий на настоящего. Видно, что рептилии худо. Мимо динозавра толпой идут шопоголики, ползут ленты эскалаторов, злые дети строят динозавру рожи, пожилые дамы в мохеровых папахах фотографируются на его фоне.

Время от времени динозавр оглашает неприветливое помещение истошным ревом и принимается бить хвостом.

В реве слышна тоска по зеленым папоротниковым лесам и широким равнинам. Вместо равнин за стеклянной стеной – проспект Мира, серая московская зима. Динозавру понятно, что даже если разбить ненавистное стекло и вырваться на волю, то идти, в общем, некуда.

Перед динозавром стоит грустный таджик в форменной тужурке.

В руках у таджика ведро и швабра. Время от времени таджик протирает затоптанный мраморный пол, потом опирается на швабру и грустно смотрит сквозь витрину на тот же проспект Мира ту же серую московскую зиму.

Динозавр ревет. Таджик молчит, но видно, что динозавра он понимает очень хорошо.

– Мама! Мама! – орет ребенок в разноцветном комбинезоне. – Динозавр кушать просит!

– Он не хочет кушать, – говорит мама.

– Мама! А может, он хочет какать?!

– Не хочет, – отвечает мама, завязывая на ребенке шарф.

– Простите, а откуда вы знаете? – спрашиваю я.

Мама и ребенок замирают.

Динозавр и таджик смотрят в окно.

Характер Мариванны известен всему дачному кооперативу и известен, к сожалению, с самой неприятной и склочной стороны. Поведение Мариванны отличается нехорошей спонтанностью, высказывания ее часто причудливы и почти всегда нетолерантны. Список социально-политических и национально-религиозных явлений, которые Мариванна «на дух не переносит», – обширен. Список любимых Мариванной вещей и явлений краток, своеобразен и страшен.

В числе любимых вещей и явлений Мариванны числится русская баня.

Оную баню зять Мариванны выстроил на ее садовом участке в порядке индульгенции: более этого несчастного в кооперативе не видели. Ходят слухи, что Мариванна пустила окаянного на дрова, но это, конечно, грязная клевета, нечего и говорить.

Итак, Мариванна любит баню.

Летом баню топят ежевоскресно, моются торжественно, с питьем чая и проклятиями в адрес масонов, американского президента и израильской военщины, которым такой вид досуга недоступен.

Летом хорошо, но…

Следом за летом, как вы помните, наступает осень.

А за осенью – чрезвычайно долгая русская зима.

Зимой в поселке живут только сторож с собакой Жучкой и чокнутый миллионер Толик, который уже не первую зиму прячется от кредиторов на даче и ждет там своего киллера-биатлониста с ружьем и на лыжах.