Роберт Зеталер - Вся жизнь

Занимала Эггера и другая мысль: превратившийся в ледышку пастух смотрел на него будто сквозь время. Лицо его, обращенное к небу, сохранило почти юношеские черты. Когда Эггер нашел его при смерти в горной хижине и принес в долину на деревянных заплечных носилках, тому было лет сорок-пятьдесят. А сейчас самому Эггеру далеко за семьдесят, и чувствует он себя соответственно возрасту. Жизнь и работа в горах оставили свои следы. Все в нем вкривь да вкось. Спина гнется крутой дугой, словно тело стремится к земле, а позвоночник, по ощущениям, уже врос в голову. Впрочем, он все еще уверенно держится на ногах, и даже сильные осенние ветры в горах не могут сбить его с ног… И все же он чувствовал себя деревом, сгнившим изнутри.

В последние годы жизни Эггера заказы на экскурсии по горам поступали все реже, да и все равно он от них отказывался. Он решил, что достаточно вкалывал в жизни. Да и вообще сносить болтовню и переменчивое, как погода в горах, настроение туристов ему становилось все труднее. Однажды он чуть не поколотил молодого горожанина, который на радостях стал с закрытыми глазами вращаться вокруг своей оси на краю скалы и наконец свалился на площадку под ней, усыпанную щебнем, а потом хныкал, как ребенок, пока Эггер и остальные члены группы несли его в долину. Тут Эггер и закончил свою карьеру проводника в горах, вернувшись к нелюдимому образу жизни.

Население деревни с послевоенных времен увеличилось втрое, а количество мест для гостей – раз в десять, что вынудило общину, помимо строительства курортного комплекса с крытым бассейном и садом, затеять еще и расширение школы, требовавшееся уже давно. Эггер съехал до прибытия строителей. Собрав свои скромные пожитки, он перебрался в заброшенный десятилетия назад хлев, что располагался на несколько метров выше границы деревни. Хлев представлял собой нечто наподобие пещеры в скале, из-за чего температура там почти не менялась в течение года – большое достоинство этого места. Переднюю стену сложили из камней, от непогоды между ними образовались зазоры и дыры, которые Эггер заткнул мхом и потом замазал цементом. Щели в двери он тоже заделал, покрыл древесину сосновой смолой и соскоблил ржавчину с петель. Выбив из стены два камня, он сделал окно и пустил туда трубу от черной закопченной печки, найденной в куче металлолома за нижней станцией канатной дороги на Мальчуганову вершину.

В новом жилище Эггер чувствовал себя хорошо. Тут, наверху, ему иногда становилось одиноко, но Эггер не считал уединение недостатком. У него не было никого, но все необходимое для жизни имелось – а что еще надо? Из окна открывался вид на просторы, печь грела хорошо, а тяжелый дух коз и коров окончательно выветрится после первой же зимы, стоит ему хорошенько протопить хлев. Прежде всего Эггер наслаждался покоем. Шум, к тому времени заполонивший всю долину, а по выходным дням волнами накатывающий и на горные склоны, в его жилье почти не проникал. Летними ночами, когда тяжелые облака висели на горных вершинах, а в воздухе пахло дождем, Эггер, лежа на своем матрасе, прислушивался к шорохам, с которыми разные зверюшки рылись в земле над его головой. Зимой, по вечерам, он слушал приглушенное жужжание ратрака – машины для уплотнения снега, подготавливающей где-то вдали спуски на завтра. Он все чаще и чаще думал о Мари. О том, что было и что могло бы быть. Но короткие и мимолетные мысли эти проносились в его голове так же быстро, как обрывки туч за окном.

Поговорить Эггеру было не с кем, поэтому он разговаривал сам с собой или с вещами, его окружавшими.

– Ни на что ты не годишься! Слишком тупой, – говорил он ножу. – Я заточу тебя об камень. А потом спущусь в деревню, куплю мелкую наждачную бумагу и хорошенько отполирую. Твою ручку обмотаю кожей. Тогда-то и ляжешь в руку удобно! И выглядеть будешь хорошо, хотя совсем не в этом дело, понял?

Или рассуждал:

– В такую погоду хочешь не хочешь, а загрустишь. Кругом ничего, один туман. Взгляд скользит вокруг, а зацепиться ему не за что. Если так и дальше пойдет, туман скоро проберется в мою комнату, и над столом заморосит дождь.

А еще подмечал вслух:

– Скоро придет весна. Птицы-то ее уже заметили. Даже в костях что-то пробуждается. А под снегом, глубоко-глубоко, уже лопаются луковички.

Бывало, Эггер посмеивался над самим собой и своими мыслями. Сидел за столом один-одинешенек, смотрел в окно на горные вершины, над которыми спокойно проплывали облака, отбрасывая тени на склоны, и смеялся чуть ли не до слез.

Раз в неделю он спускался в деревню, чтобы купить спички и малярную краску или хлеб, лук, масло. Он давно заметил, что люди думают о нем нехорошо. Сложив покупки на самодельную тележку, которую он по весне снабдил резиновыми колесиками, он выдвигался в обратный путь и замечал краем глаза, как деревенские, склонившись друг к другу, начинали шептаться за его спиной. Обернувшись, он одаривал их самым злым взглядом, на какой был способен. Хотя на самом деле мнение деревенских никак его не задевало. Для них он – старик, живущий в землянке, разговаривающий с самим собой и поутру умывающийся в ледяном горном ручье. А вот с точки зрения Эггера, ему удалось так обустроить свою жизнь, чтобы быть всем довольным. Он мог еще некоторое время жить на деньги, вырученные за работу проводником в горах, имел крышу над головой, спал в своей собственной кровати, позволял себе так долго созерцать округу, сидя на табуретке перед дверью дома, что глаза закрывались, а он начинал клевать носом. Подобно любому человеку, Эггер пронес через свою жизнь какие-то представления, какие-то мечты. Одно он осуществил сам, другое ему даровала судьба. Многое так и осталось недостижимым или было тут же вырвано из рук, едва Эггер это заполучил. Но он сам все еще жив. Потому по утрам, в те дни, когда только-только растаял снег, он прогуливался по мокрой от росы траве перед домом, ложился на какой-нибудь плоский валун и ощущал спиной его прохладу, и лицо согревали первые лучи солнца, и думалось ему, что многое в жизни сложилось не так уж плохо.

И вот в то самое время, когда только-только растаял снег и рано поутру от земли шел пар, а зверюшки вылезали из своих норок и гнезд, Андреас Эггер повстречал Ледяную Даму. Часами напролет он ворочался на своем матрасе без сна, а потом тихо лег, скрестив руки на груди, и стал прислушиваться к звукам ночи. Он слушал беспокойный ветер, шелестящий по стенам жилища, глухими ударами бьющий в окно. Но вдруг все замерло. Эггер зажег свечу и вгляделся в мерцающие тени на потолке. Погасив свечу, довольно долго он лежал не двигаясь. Потом наконец встал и вышел на улицу. Мир тонул в непроглядном тумане. Кругом все еще царила ночь, но вдалеке, за мягкой тишиной, уже занимался рассвет и воздух поблескивал, как молоко в темноте.