Бруно Апиц - Повести и рассказы писателей ГДР. Том I

В крошечной комнатушке, расположенной тут же за баром, на засаленной плюшевой софе сидел худощавый мужчина со впалыми щеками. Синий берет был надвинут низко на глаза, и можно было разглядеть лишь кончик крючковатого носа, узкий рот с подрагивающими пепельно-серыми усами и костлявый, выдававшийся вперед подбородок. Не говоря ни слова, Аристид сел рядом с этим человеком. Тот, даже не поздоровавшись, сразу же начал разговор:

— От двадцати двух тридцати до двадцати трех на углу Тиссер и Рю-Дюпон. В обычном «panier à salade» [25] «Ваза для салата» (франц.) . — Так в народе называли зеленого цвета машину для перевозки арестованных. марки «ситроен» мы подъедем со стороны моста и свернем вправо. Два вишистских жандарма, пугливые и даже трусливые, трое — пятеро эсэсовцев — точного их числа никто никогда не знает заранее — будут вооружены автоматами. Бертран, Жюльен и еще один офицер прибыли от де Голля из Англии неделю назад — спрыгнули здесь с парашютами. Офицер обо всем узнает только в пути. Сколько у вас будет вооруженных людей?

Аристид не ответил. Неожиданно он сорвал с головы собеседника берет и посмотрел в его серо-голубые глаза. Тот не вздрогнул, не моргнул и даже не пошевелился. Лишь тонкие губы на его худом лице слегка растянулись в добрую улыбку.

— Семь человек, — проговорил Аристид.

— Достаточно. Я спрячусь под сиденьем, у меня оружия нет. Если можно, меня не трогайте.

— И тогда ты уйдешь с нами?

Теперь на Аристида смотрел уже другой человек.

— Кому какое дело, что я захочу? Война еще не кончилась, к нам каждый день привозят новых пленных. Я солдат и так же, как ты, должен быть на своем посту. — Сказав это, он поднялся, протянул Аристиду руку и уже на ходу спросил по-простецки: — А черненькую ты взял с собой для маскировки?

Не дожидаясь ответа, худощавый мужчина вышел из трактира через дверь, ведущую во двор.

Когда Ариана, поджав губки, насмешливо спросила Аристида, что подействовало на его желудок — Рона или куантрекс, — ее возлюбленный рассеянно ответил:

— Кажется, и то и другое. — Он поцеловал девушку в плечо, сунул две стофранковые купюры под пепельницу и вдруг заметил, что Ариану занимает какая-то мысль.

— Подумать только! — обратилась она к Аристиду. — За полдня ни одной полицейской облавы. По теперешним временам это больше, чем мы могли бы желать. Не будем испытывать судьбу — уйдем отсюда.

Он обнял ее за талию, поцеловал еще раз в душистые волосы и повел к лодке, которая слегка покачивалась на прибрежных волнах.

В дом, где они остановились накануне, Аристид вернулся в полночь. Ариана уснула, видимо, просматривая журнал, — он валялся на потертом коврике у самой кровати. Ночная лампа была зажжена. Дыхание девушки с успокаивающей равномерностью поднимало и опускало полуобнаженную грудь.

Несколько секунд Аристид молча постоял на пороге, потом глубоко вздохнул, осторожно прикрыл за собой дверь и повернул ключ. Зеркало возле умывальника отразило бледность его лица.

Раздеваясь, он ощутил тупую боль в левом плече. Мокрая от пота рубашка так прилипла к спине, что сдирать ее пришлось, будто собственную кожу.

Дрожащими пальцами Аристид ощупал багрово-синее плечо, боль в котором с каждой минутой все усиливалась. Левая рука не действовала. Пришлось управляться одною правой.

С большим трудом освободившись от одежды, он еще раз подошел к кровати, низко склонился над Арианой и прислушался к ее дыханию. Убедившись, что девушка спит, достал из заднего кармана брюк, уже висевших на спинке стула, пистолет, тщательно завернул его в темную тряпку, погасил лампу, открыл окно и, по пояс высунувшись наружу, стал толкать платяной вешалкой маленький темный сверток по водосточному желобу влево — под черепицу. Потом тихо закрыл окно и лег рядом с Арианой.

Аристид, конечно, не предполагал, что вечная Ева за всем наблюдала, полуприкрыв свои длинные ресницы. Он осторожно подвинулся к ней и поцеловал в затылок. Левая рука, которой хотелось обнять девушку, совсем не повиновалась ему.

Добрых четверть часа он пролежал с открытыми глазами. Ариана повернулась на другой бок и, как бы невзначай, положила свою правую руку на его раненое плечо. Аристид закусил губу, но не шелохнулся и даже не вздрогнул.

— Больно, мой милый, таинственный Казанова? — тихо и нежно спросила Ариана.

Вероятно, впервые в жизни вопрос женщины лишил его дара речи. Лишь после некоторой паузы он заговорил наконец насмешливым, но каким-то незнакомым ему самому голосом:

— Что с тобой, моя дорогая? Тебе что-нибудь приснилось?

Ариана откинула волосы с его лба и тем же милым голоском продолжала:

— Все в порядке? Сколько у нас времени для себя?

После новой паузы Аристид, к своему удивлению, ответил:

— Все в порядке. А сколько у нас еще времени — это зависит от гестапо. Ты довольна, дорогая?

То, что его «дорогая» довольна, она объяснять не стала. Ариана молча поднялась с постели, принесла мокрое махровое полотенце и осторожно положила ему на левое плечо. Затем она открыла окно и, высунувшись из него, ручкой зонтика отодвинула темный сверток дальше на добрые полметра, под самую черепицу крыши.

Когда Ариана опять легла рядом, Аристид спросил, как она «застукала» его. Вместо ответа девушка сказала:

— На случай, если они придут, запомни: мы поселились здесь вчера в десять часов вечера и ни на минуту никуда не выходили. При необходимости это может подтвердить швейцар.

Резким движением Аристид повернул голову. Теперь Ариана задавала вопросы ему, и в голосе ее впервые прозвучали нотки беспокойства:

— Тебя кто-нибудь видел, когда ты ночью возвращался домой?

— Нет, но…

С облегчением вздохнув, Ариана прервала его:

— Тогда все хорошо. Швейцар ничего не скажет. Об этом я позаботилась. Как ты себя чувствуешь?

Чувства Аристида были неопределенны: счастье и стыд, душевный подъем и сильные боли в плече, а кроме того, любовь и ощущение опасности. Кто эта женщина? Что он знает о ней? Что она сама думает обо всем этом?

Он молчал, и она истолковала его молчание правильно. Спустя несколько минут заговорила снова:

— Не ломай голову. Ничего плохого ты не сделал. Все было правильно, дорогой мой инженер-мостовик. Ты забыл только одно. Кроме платьев и любви, женщины знают толк и еще кое в чем. В это смутное время вы, «умные мужчины», со всей определенностью поделили французов на три категории: сотрудничающие с нацистами предатели, тряпки и патриоты. Мне, потому что я женщина, ты, конечно, не позволяешь определить, к какой категории отнести тебя. А о том, к какой категории причисляешь ты меня, я и говорить не хочу. Признайся, в этом есть что-то жалкое и несправедливое.