Бруно Апиц - Повести и рассказы писателей ГДР. Том I

Впервые Кельман говорил так четко и раздраженно. И слово «наши» он раньше не употреблял, когда говорил о немецкой армии. В нем звучало и обвинение и ненависть, и Рамбаху казалось, что эта ненависть относится к нему тоже. Но покуда он раздумывал над ответом, Кельман продолжал:

— Я совсем не считаю, что мы в западне; по крайней мере, я этого не чувствую. Вот когда я стал не по своей воле солдатом, тогда я действительно попал в ловушку. И нигде даже крошечной лазейки — удрать невозможно, и, несмотря на это, я чувствовал ответственность за каждую нашу мерзость, за весь тот позор, которым мы себя покрыли. Но сейчас я надеюсь покончить с бандой убийц и поджигателей, и я буду последним подлецом, если не использую первую же возможность для этого. Я постараюсь объяснить русским, что чувствую, что переживаю и думаю. Я хочу быть честным перед своей совестью, а поэтому с тобой мы тоже должны быть откровенны, чтобы между нами тоже все было честно.

— Так ведь я тоже не хотел того, что случилось. Но во время войны люди превращаются в зверей, так было, есть и будет, — не очень уверенно проговорил Рамбах.

Ослабевший и понурый, сидел он перед своей кашей.

— О, это всего лишь фразы, которые ни к чему не обязывают, — начал сердиться Кельман. — Привыкли сваливать с себя ответственность на бога да на случай. За все, даже за то, что ты сейчас здесь. Но для меня мое пребывание здесь не случайность, а заранее обдуманный план. Что же касается дальнейших моих планов, то их ты знаешь.

Кельман втащил в дом деревянный чурбан, распилил его и наколол дров. А Рамбах опять погрузился в сон и проспал без просыпу всю ночь. Когда он открыл глаза, в доме стоял запах жареного мяса; у печки лежал невероятно костлявый пес; как только Рамбах шевельнулся, он зарычал, но мгновенно успокоился, ибо вошедший с улицы Кельман прикрикнул на него:

— Спокойно, Волк, спокойно, это свой.

Собака тотчас умолкла, как будто еще щенком была приучена повиноваться Кельману.

— Действительно смахивает на волка, — улыбнулся Рамбах.

Волк, мясо, которое тушилось на печке — этим сюрпризы для Рамбаха еще не кончились. Ибо на Кельмане был тулуп, ушанка и валенки.

— Откуда у тебя такое добро? — удивился Рамбах.

— Вот кому мы этим обязаны, — потрепал собаку по голове Кельман, а та радостно прыгнула ему прямо на грудь.

— Я тут облазил всю округу, думал найти хоть что-нибудь съестное, но, кроме двух застывших ворон да окостеневшего лошадиного трупа, так ничего и не нашел. На днях я повстречал наших русских соседей, мы познакомились и разговорились, внезапно где-то завыла собака, далеко, примерно там, где кончается узкоколейка. Я собрался уже вознаградить себя за неудачные поиски дохлой лошадью, но подумал, что разумнее прежде отыскать собаку и пристрелить ее. И я-таки нашел ее возле какого-то сарая с пристройкой. Ну, собака, естественно, зарычала, приняв меня за вора, и я уже взвел было курок, как вдруг возле соседнего строения появился человек, который, увидев у меня ружье, поднял руки. И вот что выяснилось: этот крестьянки, спасаясь от наших, тоже пришел туда, привлеченный лаем.

Там, где лает собака, должны быть люди, решил он, и, оказывается, не только он один. Как мне рассказал этот человек, в районе узкоколейки прячется много несчастных беженцев; уже хотя бы поэтому не стоило открывать стрельбу и сеять среди людей страх, да и самих себя подвергать опасности: ведь нас запросто можно укокошить. Куда лучше попробовать договориться, ведь сообща нам будет легче решать многие вопросы. Итак, я и мой новый знакомый отправились к старикам-соседям, и там его осенило: нужно сварить конину, кусок мяса — верный путь к собачьему сердцу. Так мы и сделали. Награда последовала незамедлительно. В сарае был целый склад: тулупы, валенки, ушанки, кожаные сапоги, башмаки — столько нам пока не нужно; там и еды вдоволь, есть даже керосин, табак, сигареты, вино и водка; кое-что мы разделили между собой. Остальное взялся охранять наш сосед, — ведь могут еще объявиться нуждающиеся. Под конец мы устроили нечто вроде деревенского собрания и нашего соседа выбрали в совет общины.

Кельман так рассказывал о своих приключениях, будто в них не было ничего особенного. Тем временем он снял с печки котелок с мясом и поставил на огонь рис для Рамбаха.

— А может, ты поешь мяса? — спросил он. — Спал ты спокойно, понос вроде прошел, и температура как будто нормальная. В общем, на всякий случай не худо тебе набраться сил, чтобы ты мог двигаться.

Рамбах слушал молча и, казалось, не совсем все понимал. Наконец, сообразив, о чем речь, он сбросил одеяла и слез с нар, словно тут же собирался отправиться в путь. Поначалу он еле держался на ногах, но потом взял себя в руки, тяжело ступая, двинулся к печке за своим рисом. Там он увидел каравай, что Кельман принес от соседей, и в котелке большой поджаристый кусок свинины. Такой же кусок лежал на тарелке перед Кельманом, а Волк тем временем уже обгладывал кость.

— Пожалуй, кусочек можно съесть, — сказал Рамбах, но таким тоном, будто по меньшей мере сообщал о том, что ничего не имеет против достигнутого с русскими урегулирования продовольственной проблемы.

Кельман насквозь видел Рамбаха; хитро посмеиваясь, он положил на рис мясо и полил все соусом. Потом сказал:

— Примерь-ка тулуп и валенки. Если не подойдут, поменяем.

Рамбах примерил. Все было впору. И, присев прямо в тулупе, валенках и меховой шапке возле печки, он принялся есть, и не без аппетита, но был при этом так мрачен, будто его терзали адские муки.

— Вкусно? — с досадою спросил Кельман чуть погодя: его, видимо, сердила кислая физиономия товарища.

— Даже очень, — с похвалой отозвался тот и, словно желая разрядить напряжение, добавил: — Мне вообще все это кажется сказкой.

— Ну, сейчас не до сказок, — живо отозвался Кельман, — говорят, кто-то видел немецкий лыжный дозор недалеко, всего в каком-нибудь часе хода.

— Где, где? — подозрительно оживившись, переспросил Рамбах.

— В направлении вокзала. Очевидно, он еще занят немцами.

— Да ведь это рукой подать.

— Километров десять — пятнадцать будет.

— А русских не слышно?

— Скоро, наверное, услышим. К русским позициям уже отправились несколько человек.

Это известие так ошеломило Рамбаха, что он, поднеся ложку ко рту, снова опустил ее в котелок.

— Значит, ты хочешь… в любом случае… — начал он, но Кельман избавил его от мучительных расспросов.

— Что я хочу, ты уже знаешь, но нам с тобой нужно обсудить еще одно. Мы нашли не только продукты, тулупы и прочую ерунду, там были еще автоматы и даже несколько станковых пулеметов; их уже переправили кому следует. Среди русских, конечно, не все доверяют нам, оно и понятно. Поэтому я сам предложил, чтобы нас, меня и тебя, считали военнопленными; не могу же я отвечать за тебя, если… ну, скажем, если борьба пойдет не на жизнь, а на смерть.