Бруно Апиц - Повести и рассказы писателей ГДР. Том I

— Послушай, Холлерер, я справлялся и не с такими, как ты. Не сегодня-завтра ты схватишь меня за глотку… Вот тогда мне крышка. Один раз ты спас меня от гнева генерала, помнишь? Ты выручил меня из беды на Тана-йоки, ты сблагородничал и не стукнул меня по башке при Паркано, ты, вероятно, слишком великодушен и оттого важничаешь. Говорю тебе, именно поэтому тебя надо прикончить. Ты красный или святой, в общем, из того опасного сорта людей; тебе давно пора бы гнить возле твоего Кольмайера. Я тебя уже скрутил и обломаю до конца; помнишь, как ты лежал, уткнувшись мордой в землю, помнишь, как хрипел, глядя на меня снизу? — И, обдав Холлерера своим испорченным от непрерывного курения и пьянства дыханием, Вайс прошипел ему в ухо: — Вспоминаешь? Га-а-зы? Га-а-зы! Эй — ты…

На другое утро Холлерер сказал Вайсу:

— Пойду поохотиться на белых куропаток.

Обер-егерь смерил его испытующим взглядом своих водянистых глаз, кивнул. Холлереру показалось, что в глубине этих глаз на какую-то долю секунды мелькнуло удовлетворение. Он не стал над этим раздумывать. Несколько раз он показался на холмах, достал припрятанное в тайнике продовольствие, пошел на лыжах по направлению к цепи скал и пропал из виду.

Начинался мягкий пасмурный день. В воздухе было тихо, стоял легкий морозец. Небо сливалось с землей, а из красноватого тумана, в котором блуждало солнце, медленно, едва заметно проступали очертания гор. Хотя снег выглядел серым, словно уже подтаявшим падал с серого неба, глазам было больно. Все вокруг предвещало бурю. Холлерер рассчитывал добраться до перевала, прежде чем разыграется непогода. Он ждал погони лишь к вечеру и надеялся на ночь. К полудню он выбрался на скалистый хребет, тянувшийся по краю Хальденфьельда, и оттуда увидел отряд солдат, который шел с востока и преграждал ему путь. Холлерер остановился в полном оцепенении, словно превратившись в зубец скалы, лицо его стало серым, под цвет камня. В тусклом свете подернутого тучами солнца, по ту сторону ущелья, которое Холлерер собирался пересечь, показалась одна, потом вторая, третья фигура горных стрелков. Целый отряд гуськом подымался за каменной грядой, над которой курился туман, то появляясь, то снова исчезая, бесшумный, как привидение. Один за другим люди выскочили из полосы тумана, построились на дне ущелья в шеренгу и быстрым темпом целеустремленно двинулись дальше. Не слышно было ни звука. Появление солдат не было случайностью: у Вайса возникло подозрение, и он поднял тревогу. Вайс был трус, он наверняка не пошел бы один по пятам Холлерера. Но как сумел Вайс распознать его намерение? Вдруг Холлерера осенило: он отправился на охоту за белыми куропатками и ни разу не выстрелил. Беглец вгрызся в обледенелую корку снега, чтобы не закричать. Он поднял голову, его окровавленный рот походил на зияющую рану. Охота без выстрела! В Хальденфьельде эхо выстрелов перекатывалось вдоль всей горной гряды. Холлерера выдала тишина. Молчание было предательством, он всегда молчал, теперь молчание выдало его. Он представлял себе, как Вайс минута за минутой прислушивался и, вероятно, часа через полтора, когда все еще не грянуло ни одного выстрела, торжествующе позвонил по полевому телефону в роту: «Старший ефрейтор Холлерер дезертировал!»

Как ищейка, шел Вайс по его пятам, но он, Холлерер, обманет Вайса. Холлерер проложил лыжню к реке Муонио. Река обрывалась у скалистого, оголенного ветрами края. На снегу не оставалось отпечатков. Холлерер видел изогнутое, как белая лента, русло реки между гранитными скалами, отсвечивавшими синевой; река застыла в тишине и просторах ландшафта, уходившего вдаль, за льды и вершины гранитных скал. Где-то здесь пытался бежать от войны Кольмайер.

Покой, исходивший от природы, покорил Холлерера. Он вышел из-за скалы и повернул лыжи по направлению к долине. Секунду он помедлил, как вдруг внизу вынырнул пограничный патруль. Холлерер невольно вспомнил о своем друге Кольмайере.

По собственному следу Холлерер вернулся назад. Создавалось впечатление, будто он бежал в Швецию. Приходилось двигаться медленно, внимательно следя за тем, чтобы не выйти из проложенной им ранее лыжни. Достигнув твердой почвы, на которой следы не отпечатывались, он свернул в сторону и попал на горную тропу. Часть пути он нес лыжи в одной руке, а другой держался за выступ скалы. Иногда ему приходилось ползти, а то и продвигаться вперед на четвереньках. Чтобы обойти преследовавшую его команду солдат и заставить Вайса поверить, что он бежал в Швецию, Холлерер потерял драгоценные часы. И к тому же очень устал. Тропа вывела его в тыл отряда, перекрывшего ему дорогу. Холлерер видел солдат с ружьями наготове, они заняли позицию внизу. Очевидно, вся местность от реки Муонио и вплоть до норвежско-финской границы была оцеплена. В штабе роты они своими костистыми пальцами умно отметили по карте, где его удастся накрыть. Но он все же перехитрит их! Холлерер представил себе, как Вайс, изрыгая проклятия, рыщет по его следам, и не сомневался в том, что его хитрость удастся. Все же Холлерер был осторожен. Он держался края скалы, откуда можно хорошо наблюдать, самому оставаясь незамеченным. Он уже терял силы, а быстрый ход по косогору утомлял его еще больше. Ему приходилось все время ставить лыжи ребром. Болели лодыжки, начали ослабевать мускулы. Поднялся сырой холодный ветер, гнавший вперед тонкую снежную пыль. Туман сгустился в свинцово-серые, низко нависшие облака. Перебираясь через скалистый гребень, Холлерер позволил себе отдохнуть на хребте последней вершины. Снежная пыль, гонимая ветром, неслась через горы. Да, еще до наступления темноты Холлерер достиг перевала, но какою ценой! Перевал находился у самых его ног, а он не решался пройти этот короткий спуск, так дрожали у него колени. Он снял винтовку с плеча и оперся на нее. Он не присел на землю, боялся, что не сможет подняться. Необходимо выбраться из скал прежде, чем разыграется вьюга, необходимо до наступления ночи дойти до того места, где горный перевал переходит в плоскогорье. Тогда пусть сам дьявол ищет его в этом мраке, в бурю! Холлерер внимательно окинул взглядом скалы, которые опоясывали перевал, придавая ему форму ванны. Видимость была еще достаточной, но ветер усиливался и, становясь все более резким, прижимал облака к горам. Ничто не шевелилось, вокруг стояла тишина, и только поземка неслась, как развевающаяся вуаль. На несколько минут Холлерер забыл, зачем он здесь. Он погрузился в созерцание мирной природы, нагромождения облаков, пронизанных лучами заходящего солнца, как бы окаймленных расплавленным золотом, залюбовался видом могучих сумрачных гор, грозивших, казалось, облакам смять их своим натиском; он провожал взглядом белую вуаль снежинок, которая летела вперед, заполняя собой все пространство и постепенно стирая великолепное и в то же время гнетущее зрелище. Холлерер отдохнул, пришел в себя, оторвался от обманчиво мирной картины, таившей в себе бурю. Он посмотрел назад, повернулся, проковылял несколько шагов, чтобы лучше видеть, и затрепетал, как дерево, до самых корней потрясенное ураганом. Губы его задрожали, шепча бессмысленные слова. Он судорожно зажал в руке ремень винтовки.