Людвиг Ренн - Новелла ГДР. 70-е годы

Она не спускала с меня глаз. В ее облике мне постепенно стало мерещиться что-то зловещее. Хриплым голосом я спросил:

— Вы курите? — И тут она наконец улыбнулась.

Неторопливо, несколько раз проведя ладонью по забору, она сказала:

— Он на сенокосе.

— Ясно, — сказал я и вдруг заметил неяркие веснушки у нее на лице.

Она взглянула на мои башмаки, тогда я тоже взглянул на свои башмаки, но не увидел там ничего интересного. Закурив еще одну сигарету, я сказал:

— Значит, он скоро придет.

— Может быть, — ответила она.

— Вы в самом деле не курите? — спросил я.

— Нет, — улыбнулась она, и я почувствовал себя застигнутым врасплох.

— Далеко это? — спросил я.

— Так себе, — ответила она.

— Ну что ж, — сказал я и несколько раз подряд глубоко затянулся.

Спустя какое-то время она спросила:

— Показать вам дорогу?

— Ну… пожалуй, — ответил я и подумал, что такую девушку я ни разу еще не встречал в своей жизни.

Она быстро прошла через соседний палисадник на улицу, и я с трудом нагнал ее, а когда мы проходили мимо парней на мотоциклах, она еще прибавила шагу, и все время, пока мы пересекали площадь со старой липой, она говорила быстро-быстро о том, что в самом деле стоит ужасная жара, так никогда не бывало в конце мая, и что же тогда будет в июле и августе, вот и люпин уже совсем пожелтел, а жена Рихарда уехала в город, последний автобус оттуда, приходит в восемь вечера, и ее угловатые плечи мелькали прямо передо мной. А когда мы миновали деревню, она не произнесла больше ли слова.

За кустами рядом с кучей песка я увидел Рихарда. Как всегда, я узнал его по волосам, они торчали у него над ушами, над висками, подобно болотной осоке, и все потому, что во время работы он то и дело легонько почесывал себе голову. Но таким, как в этот раз, я никогда еще его не видел: с лицом, красным от напряжения — «только не мешайте мне», — он будто хотел проникнуть в сердцевину косилки; возможно, это была та самая машина, о которой он мне писал. Он даже вложил в конверт чертеж конструкции: вот так, мол, он ее усовершенствовал, и что я думаю по этому поводу, когда-нибудь он даже возьмет патент на эту вещицу. Тогда я принял все это за одну из его обычных шуток — он ведь был совсем другим, когда мы вместе работали на трубопрокатном заводе.

Рихард вытер пот со лба, масло при этом потекло у него по носу. Он тихо выругался и начал что-то ласково внушать металлу, но болты заклинило, и он судорожно искал нужный гаечный ключ.

Взявшись за разъединительный рычаг, он вдруг увидел меня. Он улыбнулся, причем масло тут же просочилось в складки вокруг его рта, и произнес:

— Ты как раз можешь помочь.

И только после этого мы обнялись.

— Я уж не думал, что ты приедешь, — сказал он.

— Мне понадобилось полдня, чтобы добраться.

— Да, мы здесь живем за семью горами.

— Зато за красивыми горами.

— Это уж само собой, — сказал Рихард. — Подержи-ка.

Он сунул мне в руки деталь двигателя, а сам постукивал ключом по металлу, и на какой-то момент мне показалось, что мы снова трудимся вместе на трубопрокатном заводе, еще до того, как я пошел учиться.

— Кати еще не вернулась?

— Нет, — ответил я рассеянно, озираясь по сторонам и отыскивая взглядом дорогу.

— А кто же тебя сюда привел?

— Девушка, — ответил я.

— Какая девушка? — спросил он и поддел рычагом другую деталь, потом он очистил коробку передач от грязи и стал примериваться к ней отверткой.

— Не знаю, — ответил я.

Рихард с шумом хлопнул дверью и позвал жену. Кати, крепко сбитая пятидесятилетняя женщина, вышла нам навстречу из кухни, улыбнулась, погладила Рихарда по волосам и сказала:

— А я уже поняла, что у нас гость.

Еще она сказала:

— Ну здравствуй, химик.

А потом еще:

— Автобус опоздал. Еда сейчас будет готова.

И еще:

— На почте в городе было ограбление.

И наконец:

— У нашего пастора новый «трабант».

Рихард сказал:

— Добавь еще пару яиц. Он болел.

Она сказала:

— Надо же! В такое время года.

Рихард сказал:

— Это все химия.

Она сказала:

— Надо же. — И я услышал, как она энергично разбивала яйца о сковородку.

Рихард сказал:

— У нас он отдохнет от этой своей химии.

— Это точно, — сказала она, шумно двигаясь по кухне.

— К следи, чтобы он не слишком много занимался, — сказал Рихард. — Ты же знаешь, он из отличников. Всегда думал, что с помощью своих таблиц перевернет мир.

Я вспомнил, что этим Рихарда можно было довести до белого каления. Когда я подходил к нему с очередной таблицей, призванной доказать тот или иной тезис, он тут же отсылал меня на рабочее место и навешивал на меня двойное задание. И сейчас мне вдруг показалось, что у него до сих пор есть много чего сказать по этому поводу.

После ужина Рихард и я направились в усадьбу. Там на досках и отслуживших свой век пустых бочках сидели мужчины, покуривали, беседовали, пили, и я должен был отпить из каждой пивной бутылки по маленькому глотку, прежде чем мне было предоставлено слово. Затем мы говорили о свиноводстве и о химии, об университетах и о политике, о рапсе, о нефтепроводах и о женщинах, а нежные серые сумерки мягко сползали по крыше сарая.

На другой день после завтрака я уселся в саду под яблонями. Я рылся в книгах до тех пор, пока от букв и цифр у меня не загудела голова. Я принялся искать таблицы, по которым можно было бы проверить содержании натрия в каучуке, но мне пришлось с прискорбием убедиться, что их я оставил дома; тогда я попытался вывести эти проклятые данные из других, имеющихся у меня, так даже легче было их запомнить, но и тут я не преуспел, снова и снова мне казалось, будто я плаваю в море латекса, а жаркий воздух отдает одновременно уксусной кислотой и яблоневым цветом, и тут уже совершенно без сил я пристроился на одном из баллонов со сжатым водородом и устремился на нем в облака, все дальше и дальше, кувыркаясь и воспаряя над миром, — исчезающая из виду мишень.

Открыв глаза, я увидел девушку. Она иначе убрала волосы, и на ней было другое платье.

— Добрый день, — неуверенно сказал я и поднялся.

Она молча смотрела на меня. Наконец она кивнула.

— Ну и жара сегодня, — сказал я.

Мне очень хотелось подойти к ней поближе, к самому забору, но я остался стоять у шезлонга.

— Да, — сказала она.

— Зато здесь чудесно, — сказал я.

— Да, — сказала она.

— Так тихо.

— Да.

— Здесь наука дается намного легче.

Она кивнула.

«О господи, — подумал я. — Да из нее слова не вытянешь!» Ну почему она не расскажет что-нибудь? Девушки ведь всегда что-нибудь рассказывают, и при этом совсем не обязательно их слушать, нужно только смотреть, как у них шевелятся губы, и представлять себе их вкус, а можно и еще что-нибудь, а она вот стоит рядом и только кивает, и я выгляжу круглым идиотом, она даже не спросила, где я учусь, а это уж самое простое, об этом спрашивают с ходу, и тут я почувствовал, что меня прошиб пот.