Александр Проханов - Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

Он шарил в Интернете, перелопачивая горы информации, процеживая бессчетные факты, просеивая эмпирические данные. Так золотоискатель промывает пустую породу, отыскивая драгоценные блестки. Этими блестками, которые он искусно вылавливал, были скудные сообщения об «оргоружии» — новейших технологиях уничтожения и закабаления могучих процветающих стран. Технологии рождались в интеллектуальных секретных центрах, где каббалисты и черные маги, оснащенные знаниями психологии, антропологии и культуры, «теорией образов» и «массовых психозов», воздействовали на целые общества, разрушали полноценные социумы, добивались крушения стойких политических систем. «Организационное оружие» поражало точней и смертельней, чем удары воздушных армий или высадка военных десантов. Противнику ненавязчиво и настойчиво предлагались образы чужой враждебной культуры. Слой за слоем внедрялись «агенты влияния», занимавшие господство в идеологии и культуре страны. Искажались идеи и смыслы, которые поддерживали устойчивость общества — заменялись фальшивыми смыслами и ложными целями развития. В структуры экономики и управления вкрапливались организации, созданные в другой цивилизации, действующие, как внесенные раковые клетки. Обрабатывались послойно все эшелоны общества от элиты до широких масс, воздействуя на подсознание, апеллируя к архетипам народа. Шельмовались духовные авторитеты страны, уменьшалось их влияние в обществе. Еще недавно прочное общество лишалось каркаса, теряло духовных вождей, наводнялось ложными смыслами. И тогда на него, ставшее неустойчиво-зыбким, насылались «цветочные революции». В одночасье, под звуки рок-музыки, сметались режимы. В хаосе буйных торжеств, в вакханалии быстротечной победы устанавливался угодный каббалистам режим, обрекавший народы на рабство.

Сарафанов испытывал панику. «Оргоружием» была истреблена его родина — Советский Союз. «Оргоружие» гвоздило из всех калибров по зыбкой и безвольной России. «Оргоружие» было нацелено на его сокровенный бриллиант — драгоценный кристалл зарождавшейся «Пятой Империи». Стремилось истребить ее в самом зародыше. Вновь превратить алмаз в горстку тусклого пепла.

Он выныривал из Интернета, как боевой пловец в фонтанах брызг выскальзывает из черных глубин, вынося на поверхность к солнцу свой реликтовый ужас.

Внизу, на первом этаже, послышались хлопанье двери, твердые шумные шаги Лидии Николаевны. Это означало, что мать проснулась. Сиделка помогает ей совершать туалет, ставит переносную раковину, льет воду, и мать, сидя в кровати, сотворяет утреннее омовение, тратя на него слабые, накопленные за ночь силы. Сарафанов подождал, покуда завершится мучительный для матери обряд. Спустился в ее комнатку.

Она сидела в постели, среди мятых подушек, сгорбленная, в скомканной кофте. из-под сбившегося платка выглядывала тощая седая прядка. Маленькое узкое личико, в морщинах, с заострившимся носом, было влажным. Она держала на коленях полотенце, освещенная зимним светом голубого морозного окна. Увидев ее, Сарафанов радостно встрепенулся. Возликовал этой чудесной, повторявшейся по утрам возможности снова с ней встретиться. Продлить еще на день их совместное бытие: видеть, как мелко моргают ее подслеповатые голубые глаза, как неловко сжимает старческая рука мятое полотенце, как синий утренний свет из морозного сада льется по ее морщинам, таким родным и знакомым.

— Доброе утро, мама, — громко и нарочито бодро произнес он. — Как почивала?

Она вскинула голову на звук его голоса. На ее лице возникло испуганно-умоляющее выражение:

— Алеша, ты дома сегодня?

— Весь день, до самого вечера.

— Ну, приходи, будем с тобой говорить, — испуг на ее лице сменился удовлетворением, предвкушением долгого с ним общения. — Мне хочется тебе кое-что рассказать.

Он кивнул, испытывая знакомое, из счастья и боли, недоумение. Богу было угодно продлевать ее век столь долго, что она оставалась с ним рядом всю его жизнь. Присутствовала в ней с младенчества, детства и юности, когда вместе с бабушкой взращивали его без отца в послевоенные годы. До зрелости, когда бабушка умерла и они остались вдвоем, сберегая драгоценную память о любимом, ушедшем человеке. И теперь, уже в старости, когда сам он почти старик, завершает свою земную юдоль. Они были неразлучны бесконечные годы, ее присутствие в его жизни означало какой-то неразгаданный знак, особое благоволение, которое еще себя обнаружит, раскроет свое глубинное, неслучайное значение, прежде чем им суждено расстаться. Благодарный Тому, Кто продлил их совместную жизнь, Сарафанов молил, чтобы это продолжалось и впредь и как можно дольше отступал и откладывался тот неизбежный срок, когда комнатка ее опустеет, — будут все те же флаконы, полотенце, подушки, изношенная полосатая кофта, а ее не будет.

В окне, пушистый и снежный, мягко-голубой и волнистый, светился сад. Виднелась заиндевелая, дымчато-зеленая сосна, молодая и стройная, которую так любила мать, когда летом он вывозил ее на прогулку. Подкатывал коляску к сосне. Мать робко трогала пышную сосновую лапу. На ее губах появлялась нежная, печальная улыбка. Сарафанов не спрашивал, чему улыбается мать. Догадывался, что у них с деревом существует безмолвный договор. Когда мать умрет, ее душа перенесется в сосну. Дерево знает об этом, готовит ей место среди косматых веток, в золотистом чешуйчатом стволе. Быть может, когда умрет и он, Сарафанов, он тоже перенесется в сосну, и они снова встретятся с матерью среди тесных древесных волокон, обнимутся неразлучно.

Сарафанов был зван на день рождения к своему доброму знакомцу, генералу Вадиму Викторовичу Буталину, герою Чеченской войны, депутату Государственной Думы, которому помогал деньгами в его политической деятельности и был вхож в круг его тайных единомышленников.

Празднество совершалось в дорогом ресторане. В главном зале играла музыка, горели на столиках свечи, бил разноцветный фонтан. Здесь же, в банкетном зальце, было тесней, многолюдней, столы были сдвинуты, образуя «угол», во главе которого сидел именинник в элегантном итальянском костюме с фиолетовым галстуком, с которым чуть странно и отчужденно соседствовала золотая Звезда Героя. Подле мужа восседала его супруга Нина, вянущая красавица, чья молодость и краса угасли среди пустынных гарнизонов, глухих военных городков, в непрерывных страхах и ожиданиях. Двадцать лет Буталин воевал на изнурительных войнах под Гератом, Степанакертом, Тирасполем, а когда освирепевшая, с поднятым загривком, зарычала Чечня, генерал гонял в горах чеченского волка, посыпая бомбами и снарядами Грозный, Бамут, Ведено. Его изнуренное, в морщинах и складках, с печальными подглазьями лицо странно напоминало карту военных действий.