Александр Проханов - Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

— Что это? — изумился Агаев, столько лет работавший у Сарафанова и не подозревавший о существовании этого помещения.

— Это русское чудо, сбереженное мною среди великого разорения. Волшебная звезда, готовая взойти на русский небосвод. Магический кристалл «Пятой Империи», от которого проснутся спящие сердца, воскреснет угасшая вера, народится новое поколение русских подвижников и героев.

Агаев приблизил лицо к стеклянной оболочке, сквозь которую лился чудесный свет. На его щеках блуждали спектры, будто переливы павлиньего пера. Он был в поле волшебного излучения, которое проникало в телесную ткань, преображая ее. Вливалось в душу, просветляя молитвенным восхищением. Сарафанов торжествовал. Продолжал свою проповедь, словно пребывал на амвоне перед лучистой, спустившейся из неба лампадой.

— Еще «правит бал сатана». Еще торжествует мировой сверхличностный разум. На телеканалах хулят Россию, как беззащитную опозоренную пленницу. Называют русскую историю «кровавой бессмыслицей». Однако мистика русской истории такова, что после «великого взрыва», растерзавшего пространства, начинается странное, на ощупь, собирание расколотого континента. Оторванные конечности, отсеченная голова, разбросанные внутренности начинают искать друг друга. Сближаются, собираются. Орошенные «мертвой водой», скрепляются в единое тело. Окропленные «живой водой», наполняются дыханием и биением. Империя, на которой еврейские идеологи поставили жирный крест, начинает таинственно возрождаться. Среди воровства, чиновничьего свинства, безумства правителей и либеральных кликуш складывается таинственный централизм. «Имперский субъект», исполненный геополитического смысла. «Империя углеводородов», «централизм газовой и нефтяной трубы», геополитика Газпрома, который становится реальной столицей России, ее генштабом, правительством.

Сарафанов проповедовал, обращая свою пророческую страсть на Агаева, вкладывая ему в охладевшее сердце пламень веры, обращая его разум к светоносным силам, создающим из пустоты громадные галактики, из невидимых электрических и магнитных полей сияющую драгоценность, из разоренных, сожженных дотла пространств новую «Империю Русских».

— Газпром собирает Русь. Сливает компании. Соединяет трубы. Тянет стальные щупальца к терминалам Находки и Петербурга. Прокладывает трассы в Китай и по дну Балтийского моря. Эта стальная дратва сшивает кромки бывших советских республик. Вопреки сбесившимся «суверенным элитам» Грузии, Украины, Молдовы, свинчивается распавшийся геополитический механизм Евразии, в котором по-прежнему центральным узлом остается Россия.

Агаев внимал. По его лицу текли перламутровые павлиньи спектры. Губы приоткрылись. В глазах горели два крохотных бриллианта.

— Чтобы защищать стальные, на тысячу километров жгуты, нужны мобильные подразделения армии. Чтобы охранять нефтепроводы, проложенные по дну Черного и Балтийского морей, нужен мощный флот. Чтобы сберечь от завистников гигантскую чашу нефти, которой является Россия, нужны ракеты «Булава» и «Тополь». Чтобы бороться за рынки сбыта, нужна дипломатия Горчакова и Молотова. Чтобы осознать новые имперские сущности, угадать место империи среди динамичного противоречивого мира, нужны наука, философия, историческое видение, концептуальное мышление, — новый «Проект Будущего». Россия и ее народ после пятнадцати лет безделья получают новую работу. «Домашнее задание» по курсу русской империи. Либерал-демократы вспороли живот беременной женщины и зарезали дитя. Но они просчитались. Множество технологий из умерщвленных институтов, лабораторий и научных центров было сохранено и укрыто. Перенесено в «катакомбы». Спрятано в невидимых миру хранилищах. Ждут своего часа, охраняемые весталками, сберегающими священный «огонь развития».

В полутьме, среди перламутровых переливов было видно, как взволнован Агаев, как лицо его покрылось горячим румянцем, как он очарован и восхищен. Сарафанов торжествовал. Его магические технологии совершили чудо. Перед ним стоял не просто помощник, не просто единоверец, но член таинственного братства, рыцарь «Имперского ордена», посвященный и ведающий.

— Государство, как только ощутит себя таковым, обратится к ученым и инженерам, к философам и поэтам. «Катакомбники» выйдут на свет, неся в руках свитки своих учений и фантастических теорий, записи экспериментов, опытные образцы установок, которые, запущенные в серии, создадут новую авиацию и транспорт, новое топливо и энергетику, новые типы городов и селений. Знания о человеке расширят его творящие способности, отбросят скудоумие, приземленность. Вновь ориентируют на познание — научное, духовное, религиозное.

Он умолк, позволяя вещим словам наполнить пространство комнаты и сквозь фиолетовые лучи уйти в кристалл, отложиться в нем тончайшими слоем молекул.

— Я знал, — тихо произнес Агаев. — Знал, что у вас есть тайна… Вы несли ее под сердцем, и я угадывал ее биение. — Он возвысил голос, который теперь страстно дрожал. — Я долго ждал и награжден за ожидание… Награжден вашим доверием. — Агаев сложил на груди руки, как это делают люди в момент крещения. Устремился было к Сарафанову, но удержал себя на расстоянии, не решаясь приблизиться к обожаемому человеку. — Я счастлив… Мне открылся смысл существования… Я поверил, что у русских есть будущее… Моя жена, мои дети будут жить в счастливой России… Я готов приносить любые жертвы, готов идти за вами… Поручите мне любую работу, самую изнурительную, самую опасную, я стану безропотно ее выполнять… Вы великий человек, великий подвижник… Верю каждому вашему слову…

Было видно, что он восхищен, благоговеет перед Сарафановым. Сарафанов торжествовал. Его дар убеждать, искусство обращать в свою веру получили блистательное подтверждение.

— Я очень ценю вас, — сказал Сарафанов. — Нам скоро представится случай послужить России.

Они покинули лабораторию, оставив за стальной дверью голубую звезду. Оказались в кабинете. Здесь, при солнечном свете, вернулись к прежним отношениям, соблюдали субординацию. То, что произошло между ними в молельне, осталось глубоко внутри них. Здесь же они выглядели как взыскательный начальник и исполнительный подчиненный.

— Михаил Ильич, я просил принести деньги. Они потребуются на то, что я назвал «дестабилизацией».

Агаев удалился, и через несколько минут Сарафанов уже укладывал в кейс пачки долларов, стянутые крест-накрест бумажной банковской лентой. Через полчаса он уже был в дороге.

Машина мчала его среди подмосковных сосняков, заснеженных дач, красных, в вечернем солнце стволов, над которыми застыли льдистые, полные снега кроны. Остановились перед воротами пансионата, окруженного высоким дощатым забором. Дюжие охранники в камуфляже пропустили машину внутрь. Навстречу, по накатанной блестящей дороге, мимо свежерубленной часовни, шел казачий атаман Вуков, могучий, в пятнистой форме, без шапки. Издали было видно, как он улыбается, как сияют его синие, навыкат, глаза, золотится бородка, и горячая голова окружена облаком пара.