Александр Проханов - Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

Зал сначала возроптал, шокированный столь необычным развитием истории, но потом, повинуясь бравурной музыке и световым эффектам, зааплодировал. Оркестр играл советский марш «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…» Лазеры ударяли в стены и потолки, рассыпаясь на соцветия праздничного салюта. Женщина и юноша на экране были окружены букетами, звездами, серебристой пылью, словно жених и невеста, играющие свадьбу.

— Господин Борода, что вы об этом скажете? — Кумранник обратился к эксперту, который стал быстро и сочно говорить:

— Видите ли, инцест, то есть сожительство матери и сына, — не такое уж редкое явление. Существует неполная статистика, но и она указывает на весьма частые рецидивы этого доисторического явления. Оно возвращает нас к первобытной пещере, к племенной жизни, когда на одной шкуре спала прародительница рода и ее многочисленные дети. Некоторые чада, в случае потери кормильца, то есть племенного вождя, заступали на его место — не только во главе отряда воинов и охотников, но и на брачном ложе, застеленном шкурой убитого мамонта. Советская эпоха — это период озверения, одичания. Поэтому дикие, неандертальские рецидивы участились в советское время, — Генрих Борода, знаток, профессор, беспристрастный и неутомимый исследователь, сиял голым, могучим черепом.

Гремела ликующая музыка, взлетал победный салют. Сарафанов видел, как соседка кусала губы, стискивала пальцы. Ей было нехорошо. Ее мучила окружающая обстановка праздничного ликования, которым сопровождалось чудовищное, запредельное извращение. Сарафанов, наблюдая за ней, понимал, как воздействуют на человеческую психику запущенные в этом зале технологии. Эмоции радости раскрывали в сознании коридоры, куда затем вливались черные яды распада.

Захар Кумранник свободно перемещался по студии. Приближался к рядам, вызывая у обожательниц томление и восторг, искушая женщин своими кудрями, вдохновенным лицом, кружевами рубашки и благоухающим шелковым бантом. Некоторые начинали тянуть к нему руки, стремясь коснуться своего кумира.

— В результате сожительства сына и матери родились близнецы, дочь и сын, Катя и Коля. Их отец был для них одновременно братом. А мать странным образом являлась и бабушкой. Так причудливым образом пересеклись и перепутались их наследственные цепочки, предопределяя трагическую путаницу их дальнейшей судьбы…

На экране возникла фотография близнецов — щекастые, упитанные, с круглыми глазами, в одинаковых костюмчиках, неуловимо воспроизводящие черты фамильного сходства. Фотография потеснилась, и рядом возник снимок Аллы Спиридоновой и ее сына-мужа Ростислава, обнимавшего свою мать-супругу. Странная семья, выглядевшая вполне счастливой.

Это ощущение поддерживалось музыкой Дунаевского «Капитан, капитан, улыбнитесь…» и прозрачным звездопадом. Казалось, в студии горели бенгальские огни, и множество лучистых звездочек падало на аплодирующие ряды, восхищенные лица.

— Господин Борода, мы ждем от вас комментарий!..

Мудрец и книжник, звездочет и хранитель знаний среди метеорного дождя и космической пыли с готовностью расшифровывал предлагаемую ему криптограмму:

— Видите ли, подобные опыты в рамках фашистской генетики и нацистской евгеники проводились в германских концлагерях и вошли в обвинительные документы Нюренбергского процесса. Подобные же эксперименты осуществлялись в сталинское время известным генетиком-сталинистом Трофимом Лысенко. Но так как советское общество все целиком было подобно концлагерю, то подобное случалось в нем само собой, вне лабораторий, в обычных коммунальных квартирах или рабочих бараках. Кровосмешение было распространено не только среди обычных советских граждан, но и среди высшего партийного и советского руководства. И нам еще долго, поверьте, придется распутывать эти генетические цепочки, блуждать в лабиринтах инфернальных судеб…

Зрители, до конца не понимая суждений эксперта, аплодировали, отдавая дань его эрудиции. Черные усы Генриха Бороды внушительно топорщились, губы шевелились, словно он жевал сочную вкусную котлету. Музыка создавала ощущение лучезарной бодрости и энергии.

Соседка Сарафанова сидела недвижно, бледная и несчастная. Казалось, она боялась шевельнуться, страшась режущих лучей. Страдала, подвергалась пытке.

— Шли годы, — продолжал Кумранник. — Близнецы Катя и Коля взрастали, причем взрастали в одной двуспальной люльке. И мало-помалу из брата с сестрой превратились в мужа с женой, что вполне объяснялось генетикой, которую они унаследовали от своей бабушки-мамы и отца-брата. Давайте же посмотрим на этих счастливых голубков. — На экране появились похожие друг на друга юноша и девушка. Их головы склонялись одна к другой, руки сплелись, на лицах застыла блаженная улыбка, словно они слушали чудесную музыку. Зал аплодировал, умилялся, поощрял, вслед за Кумранником, эти искренние, нежные чувства. — Но вот беда, у них родился сыночек по имени Оскар. Видимо, в третьем поколении стал сказываться кровосмесительный эффект, который, на самом деле, был дефектом. Ребенок родился уродом, с укороченными ручками и кривыми ножками…

На экране появился мальчик, голенький, изъятый из распашонки, круглолицый, с блестящими радостными глазами, как у всех младенцев. Но его скрюченные руки и поджатые деформированные ноги делали его похожим на эмбриона. Какой-то сломанный ген или ослабленный гормон не позволили развиться конечностям. И возникала странная мысль, что именно так селекционеры выводят новые породы собак — коротконогих такс или укороченных пекинесов.

Музыка, между тем, ликовала. Это был пионерский марш «Взвейтесь кострами, синие ночи…». В сумерках студии полыхало алым и золотым. Сыпались пучки огненных искр, будто и впрямь на поляне был сложен смоляной костер, шумело пламя, и участники ток-шоу с озаренными лицами блаженно взирали на восхитительное зрелище.

— Господин Борода, могли бы мы услышать от вас мнение просвещенного эксперта?

— Этого следовало ожидать, — с готовностью эрудита откликнулся черноусый эксперт, напрягая затылок, где набухли толстые складки, принимавшие участие в мыслительном процессе. — Этот уродец иллюстрирует процессы всего советского общества. Изолированное от цивилизованного мира, замкнутое само на себя, оно воспроизводило свои ущербные качества, превращаясь в общество-урода, безногое и безрукое, что и привело, в конце концов, к его неизбежному краху…

Зрители аплодировали. Генрих Борода, польщенный, чуть поклонился. Музыка продолжала ликовать. В синем сумраке метались отблески костра. Сарафанов смотрел на соседку, которая едва сдерживала рыдания. Глаза ее были полны слез, плечи вздрагивали.