Йоханнес Зиммель - Весной в последний раз споет жаворонок

РОТ: Министр экологии отказывается?

ОЛЬЗЕН: Да, отказывается. А сейчас, слушайте внимательно! Электрические печи Рейн-Вестфальской электростанции с запасом, десятикратно превышающим потенциал, одну из которых вы видели на улице, — ее рекламировал молодой человек, и рекламирует каждый день, — согласно тому же самому предписанию, подлежат льготному налогообложению.

РОТ: Спрос на товар с учетом налогов для большинства людей, строящих дом, является важным фактором при распределении заказов. Но если отказываются признавать ваши энергетические окна в качестве солнечных установок…

ОЛЬЗЕН: …тогда это равняется пятидесятипроцентной дискриминации по сравнению с конкурентами, пользующимися налоговыми льготами. Вы это поняли. Без налоговых льгот вновь построенные особняки с нашей техникой на пять-десять процентов дороже, чем обычные. Лишь в многоквартирных домах мы можем сравняться по цене с обычными, поскольку наши дома не требуют высоких инвестиций. Из чего следует вывод: в текущем году мы будем строить многоквартирные дома.

РОТ: Это решение министра финансов несправедливо.

ОЛЬЗЕН: Конечно, это решение несправедливо. И я буду продолжать вести борьбу против него. Так бывает с такими людьми, как мы — спросите господина Лодера, как власти осложняют ему жизнь с его аппаратурой солнечной энергии! При этом, — и это извращение, — законодатели при помощи этого параграфа 82-а хотят способствовать экономии энергии.

РОТ: У вас есть заявление по поводу несправедливых действий налогового управления?

ОЛЬЗЕН: Еще бы! И я открыто говорю об этом, это — правда, так все и выглядит в действительности: страдает окружающая среда, потребители энергии обираются — но государство и энергетические концерны зарабатывают большие деньги. При этом давно можно было бы избежать бессмысленно высокого расходования энергии.

РОТ: Итак, вы противостоите фронту, который, учитывая лишь собственные интересы, препятствует экономии энергии.

ОЛЬЗЕН: Так точно! (Очень громко.) Несколько недель назад министр экологии Тепфер на одном собрании заявил, что такая хорошая техника в государственной поддержке не нуждается. Вновь и вновь появляются проекты специальных поддержек технологий, загрязняющих окружающую среду. Щадящим же технологиям при выходе на рынок — примером может служить мой случай — чинятся всякого рода препятствия. Долго ждать, пока мы получим финансовую поддержку от министра экологии.

Вошел мужчина в коричневом пиджаке. Он тихо сказал:

— Господин Маркус Марвин?

— Да, — подтвердил тот.

Он с подозрением взглянул на мужчину.

— Эрнст Петерсен, — сказал мужчина и предъявил служебный значок. — Уголовная полиция. Только что мы получили сообщение, что доктор Бруно Гонсалес шесть часов назад из Гамбурга через Лондон улетел в Рио-де-Жанейро.

Телефонный разговор.

— Кларисса?

— Кто говорит?

— Это Изабель. Изабель Деламар, Кларисса.

— Изабель! Где ты?

— В Эссене.

— Где?

— Эссен, город в Западной Германии. Мы снимаем фильм на ярмарке. Только что приходил служащий уголовной полиции и сказал, что твой муж улетел в Рио. Что это значит?

— Я ничего не знаю, Изабель.

— Как это понимать?

— Откуда ты говоришь?

— Из телефонной будки.

— Ты одна?

— Да.

— Ты меня едва застала.

— Я… что?

— Бруно и я исчезаем отсюда, едва он приземлится.

— Но почему, Кларисса, почему?

— Этого я не знаю. Он позвонил мне и сказал, я должна взять с собой только самое необходимое. На какое-то время мы уезжаем.

— Куда?

— Не знаю.

— Почему?

— Тоже не знаю.

— Но…

— Ты скоро услышишь обо мне, Изабель. Я тебе это обещаю.

— Кларисса… Кларисса… Что поделывает жаворонок?

— Растет и развивается. И я уже чувствую, как он шевелится.

Три машины ехали по автобану Дюссельдорф-Франкфурт. В «мерседесе» рядом с Берндом Экландом сидела Кати Рааль, Бернд был за рулем. На обеих передних дверях «мерседеса» было написано: «Телевидение Франкфурта». Сзади сидели Изабель и Гиллес. За рулем ехавшего за «мерседесом» БМВ с номерными знаками Любека сидел Маркус Марвин, рядом — Валери Рот. На заднем сиденье расположился Лодер. Авторадио было включено на волне службы дорожного движения. Тихо играл джаз.

В третьей машине, «ситроене» с парижскими номерами, ехали Герард и его жена Моник. Она смотрела вперед, на «мерседес», в котором сидела Изабель с Гиллесом.

— Наша малышка… сколько счастья она подарила ему… и как счастлива она сама… по крайней мере, есть два человека в этой группе, которые счастливы.

— Два? А мы разве нет?

— Ах, Герард!.. Правда, он намного старше… Она будет в таком отчаянии, когда он умрет…

— Кто знает, кому и когда предназначено умереть, — сказал Виртран, — кроме того, Изабель может стать очень несчастна, когда он состарится и сильно изменится. Но посмотри: они любят друг друга. Для нашей малышки любовь будет длиться вечно. Изабель не думает о возрасте, болезни, смерти. Он — уже думает, конечно. Надеюсь, что знаю его достаточно хорошо. Гиллес знает, что эта любовь не станет любовью навечно, навсегда… Изабель избавила его от тюрьмы воспоминаний… Да. Это все сделала она… и все же он определенно знает: это счастье на время… Он знает, что в его возрасте бессмысленно надеяться на вечную любовь женщины настолько моложе его.

— Иногда я думаю, любовь — это самое ужасное, что есть на свете, — сказала Моник.

— Самое ужасное и самое прекрасное, — возразил Виртран. — Эти понятия неразделимы. Он знает это. И он абсолютно уверен, — как и я, как все мы — зрители, — в большинстве случаев счастье в том, что есть легкая как перышко, радостная, светлая любовь, cherie… Как много оба смеются вместе… Друг над другом… Пусть будут счастливы столько, сколько им предопределено свыше!

В «мерседесе» Кати сказала, обратившись к Гиллесу и Изабель:

— Вы понимаете, что Бернд и я всего лишь выполняем свою работу и ни во что в этой истории не хотим ввязываться?

— Мы приняли это к сведению, — сказала Изабель.

— Некоторые, думаю, этого не понимают… и считают нас бессовестными… малодушными, подлыми… бесчувственными…

— Если кто-то думает так — его право! — сказал Экланд. — Нам все равно. Мы не хотим вникать в это грязное дело… оно ведь дрянное, господин Гиллес.

— Похоже на то.

Три машины ехали по автобану.

Славное настроение, — иронично думал в БМВ Лодер. С тех пор, как мы были у Гольдштайн. И, конечно, правильно Гонсалес смылся. У всех полно впечатлений. Гнусная ситуация. Ни один уже больше не доверяет никому. И эти разъезды — безумие чистой воды. Марвин спорит с Рот. Бьет по рулю. Смотрит на нее, а не вперед, на дорогу. И это при скорости сто шестьдесят километров в час!