Йоханнес Зиммель - Весной в последний раз споет жаворонок

Обе стороны атаковали друг друга примерно сто тринадцатью тысячами тонн химических боевых веществ, к концу войны в основном газовыми гранатами. 1,3 миллиона солдат были отравлены, сто девяносто тысяч — погибли. Однако у немецкой стороны было явное преимущество в производстве ядовитых газов, поскольку крупные немецкие предприниматели химической индустрии после войны объединились в концерн «ИГ Фарбен».

Химическая промышленность, снизившая оборот из-за разразившейся войны, на производстве ядовитого газа раскрутила блестящий бизнес. Карл Дуисбер, генеральный директор заводов в Баварии и председатель концерна «ИГ Фарбениндустри» еще во время Первой Мировой войны указал высшему командованию на применение химического оружия — и с успехом.

Ученый Герхард Шрадер, который работал на химический концерн «ИГ Фарбениндустри», в 1937 году разработал боевое вещество табун, а в 1938 — подобное табуну соединение зарин — оба относятся к разряду нервно-паралитических газов, нарушающих мышечную деятельность. Жертвы извиваются в конвульсиях и судорогах, прямая кишка и мочевой пузырь бесконтрольно опустошаются, смерть наступает через несколько минут от мучительного удушья.

На применение этих боевых веществ во Второй Мировой войне Гитлер не решился, поскольку опасался, что союзники тоже держат на вооружении табун и зарин и могут отплатить той же монетой. Но газовая война разразилась за закрытыми дверями: в газовых камерах Аушвица, Майданека и Треблинки, где были убиты миллионы евреев, обнаженных и беззащитных.

Даже от Холокоста немецкая химическая промышленность получала свою прибыль. Ведь смертоносный газ концентрационных лагерей «Циклон В» был соединением хлора с синильной кислотой.

После 1945 года немецкая химическая промышленность заявила о себе как самый крупный производитель многочисленных репеллентов, а еще позже была заподозрена в тесной дружбе с деспотами «третьего мира» и в продолжении своих ужасных традиций. Предполагалось, что она производила отравляющие вещества сначала для иракского диктатора Саддама Хусейна, которые применил ядовитый газ против иранцев, потом для непредсказуемого ливийского полковника Муаммара Каддафи.

— После передачи крика ливийцев о помощи, обращенного к фирме «Хансен-Хеми», в Бонне снова ничего не произошло? — спросил Эльмар Ритт.

Колдуэлл покачал безобразным черепом.

— Нет. Ведомство канцлера и этому доказательству присвоило разряд неясного и неопределенного. Вы, конечно, помните.

— Да, — подтвердил Дорнхельм.

— Когда американские службы пытались настаивать, то им говорили о — новое словообразование! — «материале, не имеющем юридического использования». Однако члены правительства были обескуражены. Вы, конечно, помните, — сказал Колдуэлл. — Для них было «немыслимым», что отдельные лица в ФРГ из-за страсти к наживе принимают участие в действиях, которые угрожают миру.

— Вы сделали еще кое-что, — говорит Дорнхельм. — Вы сочли «невыносимым», когда посадили немцев на скамью подсудимых, не дав им возможности просмотреть документы Председателя ХДС/ХСС — Христианского демократического союза/Христианско-социального союза американцы атаковали больше всего. «Резкое поведение» Вашингтона не могло не отразиться на германо-американских отношениях. Обидевшись, боннцы спустили собак не только на своих основных союзников, они поставили на карту также их внешнеполитическую благонадежность. Вспоминаешь, дружище? Как часто я говорил тебе, какова жизнь на самом деле? Ты мой лучший друг. Я не хочу, чтобы ты портил свое здоровье. Ведь это бессмысленно! Мы должны оставаться реалистами. В нашей профессии, я тебя умоляю! Мы никогда не опустимся до совершенного свинства, никогда. Даже по отношению к убийцам и растлителям детей, — если нам повезет. А к кому-то, подобному Хансену? К тому, кто поставляет ядовитый газ? Никогда в жизни, дружище. С этим связаны многие обладающие грандиозной властью. Справедливость! Если кто-то заговорит о справедливости, то я переломаю ему все кости.

Ритт подошел к окну и посмотрел на загаженный внутренний двор.

— Но вы не настояли на своем, — сказал Дорнхельм агенту АНБ.

— Нет, — ответил тот, думая, насколько прав был шеф Комиссии по расследованию убийств. В деле с немецкой бомбой мы не продвинулись ни на шаг и никогда не сделаем этого, размышлял Колдуэлл. И во многих других крупномасштабных безобразиях, совершаем ли их мы, или их совершают другие, мы никогда не будем придавать этому значения, никогда — справедливость!

— Мы не настояли на своем, — печально сказал он. — Но когда канцлер прибыл в Вашингтон, мы опять утерли ему нос. Уже несколько месяцев газетный обозреватель Вильям Сефайр писал об «Аушвице в песке», который был построен одной немецкой фирмой. Именно немецкой фирмой.

И что же ты, Господи, думал Колдуэлл и чувствовал себя плохо, очень плохо. Где ты был, когда дымились печи? Почему ты допустил Аушвиц? Хорошо ли тебе спится, Господи, ты, на кого я молюсь и уповаю, по чьей воле я всю жизнь мучаюсь из-за нечистой совести, десятки раз обращаюсь к деве Марии, при молитве перебираю трое четок, если я мухлевал при игре в покер или пользовался услугами проститутки?

— В конце концов, — сказал он, — боннцы решились сделать что-то, все еще обижаясь. Они послали в концерн «Хансен-Хеми» инспекторов по контролю за финансовыми вопросами. Там доверенные лица предоставили контролерам-инспекторам материалы. Чиновники увидели фотоснимки с места строительства фабрики. Вокруг — покрытые лесом горы и зеленые луга. На стройплощадке — китайские рабочие, на щитах — иероглифы. — Потом настала очередь бухгалтерского учета.

— Так значит это вам мы обязаны тем, что на несколько дней у господина Дорнхельма и у меня отобрали дело Хансена/Марвина, — сказал Ритт, который все еще созерцал из окна загаженный двор. — Тогда, естественно, обыск был произведен не только на квартире Энгельбрехта, этого торговца оружием. Важно было обыскать фирму Хансена.

— Они просматривали то, что было нужно, — сказал Колдуэлл.

— Ясно, — сказал Дорнхельм, — мы тоже просматриваем все. Я уже давно, а мой друг Ритт также и сейчас. Тогда, конечно, у Хансена ничего не нашли.

— Нет, — сказал Колдуэлл, который уже лет десять чувствовал себя как перед вспышкой тяжелого гриппа. — Во всяком случае ничего компрометирующего. Контролеры-инспектора нашли финансовые отчеты об авиаперелетах на Дальний Восток, счета гостиниц «Хилтон» на Дальнем Востоке. И ни единого упоминания. Только в сообщении финансового управления также было обозначено: «Построена фармацевтическая фабрика на Дальнем Востоке».

Колдуэлл тихо застонал.