Макото Синкай - Пять сантиметров в секунду

Мгновение проходит, и волна привычно захлёстывает меня с головой.

Но теперь я уже знаю, что этот огромный мир меня не отвергает. Для того, кто смотрит издалека, например, для моей сестры, я сливаюсь со сверкающим океаном. Вот почему я опять гребу в море. Ловлю волну — снова и снова. И не могу думать ни о чём больше.

Тем утром я покорила волну. До безупречности плавно и так неожиданно, что сама не поверила.

Если каких-то семнадцать лет — целая жизнь, значит, я всю жизнь ждала этой минуты, думаю я.

Я знаю, что это за мелодия. Серенада Моцарта. Её исполнял на концерте оркестр класса, где я училась, когда перешла в среднюю школу, я в том оркестре играла на мелодической гармонике. Мне очень нравилось дуть в трубку, нажимать при этом на клавиши и самостоятельно извлекать из инструмента звуки. В то время Тоно в моей жизни ещё не было. И сёрфингом я тогда не занималась. Если оглянуться назад, как же просто мне тогда жилось, думаю я.

Японское слово «серенада» пишется иероглифами «маленький», «ночь» и «мелодия». Получается «маленькая ночная мелодия». Наверное, серенады играли тихими уютными ночами, такими же, как та ночь, когда Тоно проводил меня до дома. Эту серенаду передают как будто для нас. Внутри меня растёт напряжение. Тоно-кун. Сегодня мы точно должны поехать домой вместе. После школы я даже на море не пойду, буду ждать Тоно. Сегодня шесть уроков, занятия в секциях накануне экзаменов укорочены…

— …Наэ?

— А?

— Канаэ, ты чего?

Это дёргает меня Саки-тян. На часах 12:55. Идёт большая перемена, из динамиков льётся тихая классическая музыка, мы с Саки-тян и Юкко, как обычно, разложили перед собой обед.

— Ой, извини. Что ты сказала?

— Ты настолько ушла в себя, что положила в рот яйцо, а прожевать забыла, — говорит Саки-тян.

— Да ещё и улыбаешься, — добавляет Юкко.

Я в спешке пережёвываю половинку вареного яйца. Вкуснотища. Глотаю.

— Простите-простите. Так что ты говоришь?

— Я говорю, что этой Сасаки признался в любви ещё один мальчик.

— А. Ну да. Она такая красавица, — говорю я и отправляю в рот спаржу, завёрнутую в бекон. Какой же вкусный обед приготовила мне мама!

— Кстати, Канаэ, а что это ты сегодня такая счастливая? — осведомляется Саки-тян.

— Ага. Мне даже как-то не по себе. Увидел бы тебя Тоно — влюбился бы, — а это Юкко.

Сегодня их подколки меня не достают. Пытаюсь прикинуться дурочкой: «А?..»

— Что сегодня с нами такое? Дело ясное, что дело тёмное!

— Ага… У вас с Тоно что-то было?

В ответ я непринуждённо поддакиваю и многозначительно ухмыляюсь. Не уточняя, что на деле всё ещё впереди.

— Да ладно! — синхронно изумляются обе. Что, быть такого не может?

Я-то знаю, что моя любовь не будет безответной вечно. Сегодня я оседлала волну — и наконец-то скажу Тоно, что я его люблю.

Вот так. Если я не скажу ему это сегодня, в день, когда покорила волну, то потом точно уже не скажу ни за что и никогда.

16:40. Смотрюсь в зеркало в туалете, который расположен посередине коридора, соединяющего школу с библиотекой. После шестого урока, который закончился в полчетвёртого, я вместо том, чтобы поехать на море, пошла в библиотеку. Само собой, заниматься я была не в состоянии, поэтому просто сидела, подперев голову руками, и любовалась пейзажем за окном. В туалете стоит мёртвая тишина. Гляжу в зеркало и думаю, как быстро растут мои волосы. Уже достают до плеч. В средней школе я носила длинные волосы, а когда перешла в старшую и начала заниматься сёрфингом, стала стричься коротко. Ну и ещё, конечно, потому, что в старшей школе работает учителем моя сестра. Мне становилось не по себе при одной мысли, что меня будут сравнивать с сестрой — длинноволосой красавицей. А теперь я размышляю о том, не отпустить ли волосы снова.

В зеркале отражается моё загорелое лицо с покрасневшими от волнения щеками. Интересно, какой я отражаюсь в глазах Тоно? Какой величины у меня глаза, какой формы брови, какой длины нос, какого оттенка губы? Какого я роста, какие у меня волосы, какая грудь? На меня наваливается привычное смутное отчаяние, но я всё равно придирчиво осматриваю каждую деталь своего тела. Зубы, форма ногтей, хоть что-то… пожалуйста. Пусть ему что-нибудь во мне понравится.

Половина шестого. Как всегда, стою за школой у стоянки для мотороллеров. Солнце всё больше склоняется к западу, школа отбрасывает длинную тень, и земля чётко делится на светлую и тёмную половины. С того места, где стою я, как раз начинается тень. Поднимаю голову: небо ещё светло-синее, но синева куда более блеклая, чем в полдень. Только что певшие кумадзэми, которыми кишат кусты и деревья, смолкли, и вступил нестройный хор множества насекомых, живущих в траве. Но этот хор перебивает другой, куда более громкий звук — оглушительное биение моего сердца. Я чувствую, как бурлит циркулирующая по телу кровь. Чтобы хоть немного успокоиться, дышу как можно глубже, но напряжение так велико, что иногда, сделав вдох, я забываю сделать выдох. Замечая, что не дышу, выдыхаю весь воздух из лёгких, сердце от неровного дыхания просто сходит с ума… Если я не смогу признаться сегодня. Если я не признаюсь сегодня. Почти теряя сознание, в стотысячный раз выглядываю из-за угла и упрямо гляжу на стоянку.

Потому-то, когда Тоно окликает меня: «Сумида!» — я вместо того, чтобы обрадоваться, теряюсь и вспыхиваю. От неожиданности чуть было не кричу — и что есть сил давлю готовый вырваться крик.

— Едешь домой?

Тоно заметил, как я смотрю из-за угла, и своей вечно спокойной походкой идёт со стоянки ко мне. С видом преступника, пойманного с поличным, шагаю навстречу и отвечаю:

— Угу.

— Понятно. Раз так, поехали вместе, — говорит Тоно, и голос у него, как всегда, очень добрый.

Шесть часов вечера. Мы с Тоно стоим у витрины с напитками, из западного окна на нас падают прямые лучи заходящего солнца. Обычно я заезжаю в магазинчик, когда темнеет, и оттого, что сейчас он выглядит совершенно по-другому, меня охватывает беспокойство. Вечерний свет греет левую щеку, а я думаю: какая уж тут «маленькая ночная мелодия». Солнце ещё не зашло! Сегодня я точно знаю, что куплю. Такой же, как у Тоно, «дэйри-кофе». Не раздумывая, беру упаковку этого напитка, и удивлённый Тоно говорит: «Сумида, ты сегодня так быстро выбрала?» Не глядя в его сторону, подтверждаю: «Угу». Я должна признаться ему в любви. До того, как мы доберёмся до моего дома. Сердце в груди так и прыгает. Хоть бы играющая в магазинчике попса поглотила моё сердцебиение, молю я.

Снаружи закат чётко делит весь мир на свет и тень. Двери расходятся, и мы попадаем в область света. Заворачиваем за угол, где на маленькой парковке стоят наши скутеры, и попадаем в область тени. Я смотрю на спину Тоно, который входит в тень, держа в одной руке картонную коробку с «дэйри-кофе». Его спина в белой рубашке куда шире моей. Уже оттого, что я вижу эту спину, моё сердце болит и ноет. Я люблю Тоно очень-очень сильно. Он шагает всего в сорока сантиметрах от меня, и вдруг отдаляется ещё на пять сантиметров. Неожиданно на меня накатывает одиночество. Подожди, думаю я, и моя рука сама хватает Тоно за рубашку. Гори всё огнём, но сейчас я скажу ему, что я его люблю.