Макото Синкай - Пять сантиметров в секунду

— Кажется, никем.

— Совсем-совсем?

— Угу. Я просто изо всех сил старался выжить, — сказал он с улыбкой, и Мидзуно, улыбнувшись в ответ, сказала: «Я тоже», — взяла с тарелки одну грушу, откусила и бодро захрумкала.

— Ты тоже, Мидзуно-сан?

— Ага. Когда меня в школе спрашивали, кем я хочу быть, я всегда тушевалась. А когда все устроилось с нынешним местом работы, вздохнула с облегчением. Теперь-то уж никто меня не спросит, о каком будущем я мечтаю!

Вот-вот, мысленно согласился он и протянул руку к очищенным Мидзуно грушам.

«Кем я хочу стать?»

Каждому надо во что бы то ни стало найти себе место. А у меня чувство, что я всё никак не привыкну даже к самому себе. Нет в мире ничего, за чем я гнался бы. Я не знаю, кто я такой, я всё ещё в пути, думал Такаки. Вопрос в том, куда я иду.

У Мидзуно зазвенел мобильник, она извинилась, взяла телефон и вышла в коридор. Такаки проследил за ней краем глаза, сунул в рот сигарету, щёлкнул зажигалкой. Из коридора доносился её негромкий радостный голос, и Такаки сам себе удивился, внезапно ощутив острый укол ревности к незнакомцу, с которым говорила Мидзуно. Такаки живо вообразил, как незнакомый мужик ласкает её под свитером, касается белой кожи, — и на мгновение возненавидел их обоих.

Телефонная беседа продолжалась самое большее пять минут, потом Мидзуно вернулась и сообщила: «Это младший коллега», — и Такаки непонятно почему подумал, что она его презирает. Но Мидзуно ни в чём не виновата. Что ж тут удивительного? Ответив: «ясно», — он, словно давя собственные чувства, раздавил сигарету в пепельнице. И спросил себя в ужасе: «Что со мной происходит?»

На следующее утро они, как и раньше, сидели за обеденным столом и вместе завтракали.

Он посмотрел в окно; небо застилали серые тучи. Утро выдалось зябким. Для Такаки с Мидзуно совместное поглощение завтрака в воскресенье было исключительно важным, символическим событием: продолжаются ничем не омрачённые выходные, времени — навалом, что хочешь, то и делай. Будто вся жизнь впереди. Мидзуно всегда готовила вкусный завтрак, и в минуты воскресной утренней трапезы они с Такаки были как никогда счастливы. Иначе и быть не могло.

Такаки смотрел на то, как Мидзуно кладёт яичницу-болтунью на разрезанные гренки и отправляет их в рот, и его поразило предчувствие; не окажется ли этот их завтрак последним совместным завтраком? Эта мысль пришла ему в голову без всякой причины. Дело было не в том, что он этого желал, вовсе нет: и через неделю, и через две недели Такаки хотел бы завтракать вместе с Мидзуно.

Но это и в самом деле был их самый последний совместный завтрак.

Такаки решил написать заявление об уходе, когда до окончательной ликвидации проекта оставалось, по его прикидкам, три месяца.

Когда он решился подать заявление об уходе, то понял, что на деле хотел уволиться уже давно. Сначала надо закрыть проект, ещё месяц пойдёт на то, чтобы разобраться с делами и передать их коллегам; просчитав все сроки, Такаки сообщил начальнику, что если всё пойдёт по плану, он уволится в феврале будущего года. Глава отдела отнёсся к Такаки участливо и велел переговорить с топ-менеджером.

Услышав о том, что Такаки намерен уйти, топ-менеджер стал всерьёз его отговаривать. Если Такаки недоволен условиями труда, в определённой степени их можно улучшить; разве это дело — уходить из компании после стольких лет? Следует проявить терпение.

Да, сейчас ты наверняка перегружен работой, но когда проект будет завершён, твои заслуги оценят по достоинству и обязательно дадут тебе более интересное задание…

«Может быть. Но это всё-таки моя жизнь», — подумал Такаки, однако вслух этого не сказал.

Дело не в недовольстве условиями труда, ответил он. И совсем не в том, что я сейчас перегружен работой. Такаки не врал. Он просто хотел уволиться. Он прямо сказал об этом топ-менеджеру, но понимания так и не добился. Всё правильно, думал Такаки. Я даже самому себе не могу толком объяснить, что на меня нашло.

Так или иначе, после недолгого спора было решено, что Такаки уволится в конце января.

Осень вступала в свои права, воздух день ото дня становился всё прозрачнее и прохладнее. Такаки с головой ушёл в свой последний проект, работа спорилась. Теперь, когда срок сдачи определился, он работал даже больше, чем раньше, выходных у него практически не было. Те редкие часы, которые Такаки проводил дома, он обычно спал как убитый. Из-за постоянного недосыпа тело переставало слушаться, его бросало в жар, каждое утро в электричке Такаки изо всех сил боролся с тошнотой. Но обо всем этом он старался думать как можно реже. На душе у него, наоборот, с каждым днём становилось всё спокойнее.

Подавая заявление об уходе, Такаки приготовился к тому, что начальство будет осложнять ему жизнь, но на деле никто и не думал его притеснять. Глава отдела пусть неуклюже, но выразил ему благодарность, а топ-менеджер с искренней заботой спрашивал, нашёл ли Такаки новое место. «Такому работнику, как ты, я с радостью дам самую положительную рекомендацию», — говорил топ-менеджер. Такаки ответил вежливым отказом, сославшись на то, что желает отдохнуть.

После того, как тайфун принёс в Канто холодный ветер, Такаки стал одеваться по-зимнему. Одним морозным утром он надел недавно выложенное из комода пальто, всё ещё слабо отдававшее нафталином, на другой день обмотал вокруг шеи шарф, который подарила ему Мидзуно; так Такаки постепенно примерялся к зиме. Он почти ни с кем не разговаривал — и это не было ему в тягость.

Они с Мидзуно продолжали общаться — раз или два в неделю обменивались сообщениями по мобильнику. Ждать ответные письма приходилось очень долго, но Такаки говорил себе, что Мидзуно, наверное, тоже сильно занята на работе. Да и сам он отвечал далеко не сразу. Однажды Такаки осознал, что после того совместного завтрака прошло три месяца, и за это время они ни разу не увиделись.

Когда после очередного рабочего дня Такаки заходил в вагон последнего поезда линии Тюо и в изнеможении опускался на сиденье, он всякий раз тяжело вздыхал. Очень-очень тяжело.

Мчавшийся по ночному Токио опустевший поезд всегда смутно пах алкоголем и усталостью. Позади остался район Накано; слушая привычный уху стук колёс, Такаки глядел на приближавшиеся огни небоскрёбов, и ему вдруг представилось, что он смотрит на самого себя откуда-то с высоты. Он увидел тонкую светящуюся нить, которая медленно ползла к гигантскому зданию, напоминавшему надгробие.

Дует сильный ветер, и под его порывами мерцают огни города далеко внизу — совсем как звезды. А я, запертый внутри тонкой световой нити, медленно передвигаюсь по поверхности этой гигантской планеты.