Наталия Лойко - Обжалованию подлежит

Не обход, не осмотр, но вполне серьезное мероприятие. Подсядет к больной, разъясняет: «Мы с вами не в гестапо попали, мы у своих; нас всеми силами, всеми наличными средствами будут вызволять из беды. Гестаповцы били, пытали, давили на психику, но люди выстаивали и там. Чего скрывать, и здесь не обойтись без страданий, только муки твои стараются облегчить. Боль, насколько возможно, уймут — медицина по этой части в наш век далеко не бессильна. Операции в старину, вы только представьте, делали без наркоза. Это сейчас при хирурге обязателен анестезиолог».

Незаметно переводила речь на бойцов, идущих в атаку. Аналогия действовала по-снайперски.

«Солдатский телеграф», быстротой соревнуясь со скоростью звука, разнес по третьему этажу весть о беседах-пятиминутках, затеянных некой украинкой из Москвы. Как растения могут возжаждать дождя, так люди, придавленные бедой, стремятся вобрать в себя хоть толику бодрости, успокоиться с помощью доброго слова. В самую большую палату потянулись паломницы. Иные лукавили в разговоре с Оксаной, оспаривали все ее доводы, затевали полемику, выкладывали сомнения.

Из желания поспорить или с подспудной целью?

Цель ясней ясного — заставить Оксану изменить их мнение, отклонить; помочь им заручиться хоть крохой надежды. Так и только так расшифровала поведение спорщиц Ангелина Самсоновна. У Оксаны вырвалось:

— Не сладить мне с ними! Сама растеряю, что наскребла, последние силы уйдут. Всем миром сговорились меня по зернышку расклевать.

— Тоже разгневалась… Ну препираются, ну жаждут услышать опровержение. Поняли, наконец?

— Добьются, что утрачу веру сама.

— Не утратите. Помогайте держаться другим. Огонь не гаснет от того, что от него зажигают другой.

Операцию назначили на понедельник. С субботы Оксана окончательно овладела собой. Мобилизовалась не столько в помощь медперсоналу, сколько в поддержку себе. И еще ради тех, кого ожидает сходное с ней, кто реагирует сочувствием и испугом, не спускает с нее настороженно-взыскательных глаз. Наблюдайте, пожалуйста! В подошедшую решительную минуту больная Пылаева, сохраняя спокойствие, растянется на каталке и отчалит на второй — тот самый! — этаж. Спустят вручную по лестнице — лифтов-то нет! В операционной надо как ни в чем не бывало встретиться взглядом с Полуниным, уже, наверно, натянувшим на прославленные свои руки стерильные резиновые перчатки; глянуть на человека, готового взяться за хирургический инструмент. На посту и анестезиолог, который Оксану заранее осмотрел и которого в свое время Зоин «золотой» муженек чуть не сбил с ног, всучив нянечке для передачи убийственное письмо и бросившись наутек.

Воображение рисует картину, как завтра ее, укрытую простыней, доставят в операционную на каталке. Все бело, все блестит. Ассистенты и сестры в марлевых масках. Здравствуйте, примите привет. Здравствуй и ты, стол на высоких подпорках, длинный, как гроб…

— Больная! — задремавшую было Оксану трясут за плечо. — Расчухивайся! Сведу тебя в ванную. — У санитарки на плече свежее махровое полотенце. Сама круглолицая, ямочки на щеках. — Намою тебя, а там отдыхай. Наобедать тебя наобедают, ужинать не мечтай, побалуешься чайком. Завтрева и вовсе сволокут натощак.

Мыться так мыться — не грязной же помирать. В палату Оксана воротится с высоко поднятой головой, хотя и с встрепанными мокрыми волосами.

Вернулась, легла. Воспользовалась расческой — вокруг полно посетителей, по случаю выходного пускают с утра. Ходячие больные — на то они и ходячие — прогуливаются с гостями в саду. Какие у Оксаны могут быть посетители, коли у Насти, как нарочно, дежурство и некому ее заменить. Храбрись — не храбрись, сегодня как никогда нуждаешься в общении с родной душой. Сердце захолонуло — вот бы Станислава сюда!

Вот бы Стася!

Он взял да вырос в дверях. Обман зрения? Призрак? Нет, всамделишный Стась — очкарик в полосатой рубашке. Пересекает палату свойственной ему одному неровной походкой; губы растянуты робкой мягкосердечной улыбкой, также свойственной только ему одному. Приближается, протягивает букет невиданной пышности, немыслимой красоты.

На всю палату заблагоухало сиренью, в помещение, полное тяжкого больничного духа, ворвались свежесть, волнующий аромат. Не будь помехой всеобщее любопытство, Оксане бы не сдержаться, так и подмывало припасть к сильному, доброму, обещающему поддержку плечу. Не припала. Позволила себе лишь слегка приподняться, взять букет, окунуть в него разгоревшееся лицо. По ощущению разгорелось, по виду вряд ли сумело зарозоветь.

В каждой грозди сирени, в каждом соцветии, если откинуться, рассмотреть, переливались прохладные блистающие росинки. Казалось, ветви только что отломили с куста.

— Садитесь, Стась! Вы откуда свалились?

— Откуда мне взяться, если не из Москвы?

— Прямо с вокзала?

— Поначалу на рынок. Пассажиры в вагоне сориентировали: на метро от площади Восстания до Владимирской. С букетом не сплоховал?

— С вами, Стась дорогой, — расчувствовалась Оксана, — отныне во веки веков будет связан волшебный запах сирени. — Прикрыла глаза, медленно втягивая в себя бодрящий аромат, а в уме пронеслось: долгим ли будет ее век?

— Цветы просятся в воду, — вмешалась Ангелина Самсоновна. — Вот же на подоконнике пузатый кувшин, из которого ваша очаровательная Настасья по очереди оделяла нас морсом. Она у вас с размахом — подружка!

— Заботлива, — подхватил Станислав. — Я ее характер по телефону усек.

— Не она ли вас вытребовала ко мне?

— Самолично сообразил.

Достал с подоконника объемистый, но на удивление легкий кувшин — в обиход уже входила пластмасса — и, не покидая палаты, подставил его под струю умывальника. Неохватная охапка, как ни пыхти, целиком не вместилась даже в столь широкогорлый сосуд.

— К чему ее заталкивать всю? — встала с койки Оксана. Отъединила ворох лиловых ветвей, часть разложила по тумбочкам, часть сунула в руки. Со всех сторон понеслось:

— Спасибо вам!

— Спасибо вашему гостю!

Зоя к себе посетителей на ждала, чужих гостей окидывала насупленным взглядом. Обнаружив на тумбочке любовно отобранную пахучую упругую гроздь, она с плохо сдерживаемой обидой — не на дарительницу, на весь белый свет — переложила цветы на койку Оксаны.

— Стась, а если нам отправиться в сад? Ничего, что стрижка-брижка не успела просохнуть? Там же тепло.

— Набросьте косынку, — снова вклинилась Ангелина Самсоновна, доставая из тумбочки нечто плотное, но шелковистое. — Еще подхватите простуду под самый ваш день. — Тоже сунулась, старая, с понедельником.

— Можно и повязаться, коли будет к лицу, — пошутила Оксана. — Ладно, сойдет. — Накрыла голову, скомандовала: — Шагом марш на природу!