Леонид Милош - Братья по крови

Замуж Наташа так и не вышла. К своим тридцати шести годам она неожиданно поняла, что она однолюб и ее сердце не так легко открывается навстречу чужой мужской любви. Постель — это одно, а сердце — совсем другое. В постели ей нравилось получать чисто женское физическое удовлетворение, но сердце было глухо и спокойно к этим ласкам. Тело требовало продолжения встреч, а сердце абсолютно ни на что не реагировало. И два этих ее органа находились в полном дисбалансе.

Она часто вспоминала свою молодость, юность. Она понимала, что по-настоящему в своей жизни любила только двоих мужчин — Борю и Славу. Славу она больше любила как отца, ведь в детстве ей так не хватало отцовской ласки. Слава был ее защитой, опорой, ее вторым отцом. И она рядом с ним была совсем маленькой девочкой. С Борей было по-другому. Он тоже был старше ее, умнее и сильнее. Но с ним она чувствовала себя женщиной, любимой женщиной. Их любовь была на равных, и она любила его, как любят своего мужчину, своего будущего мужа.　

Она часто вспоминала о Боре, прошлое сильно волновало ее. В такие минуты она была, словно маленькая девочка, она зарывалась лицом в подушку и тихо плакала. Ей было жалко себя, жалко свою ушедшую молодость, жалко своего так и не родившегося ребенка. Бориного ребенка. Если бы тогда, восемнадцать лет назад, Боря не поехал в Лондон и не женился, ее жизнь сложилась бы совсем по-другому. Они были бы вместе и были бы счастливы, она в этом ничуть не сомневалась.　

Сейчас, спустя много лет, она все отчетливо помнила, словно все это было только вчера. И известие о Борином отъезде, затем аборт, это гинекологическое кресло, в котором ты беспомощна и беззащитна, и потное, довольное лицо Марка Ароновича. И боль — душевную и физическую. Потом стало не только больно, но и страшно, когда она узнала, что Боря женился. Она не знала, как жить дальше, мир для нее заслонил какой-то огромный черный занавес, а время остановилось. Как он мог? Почему он предал ее? Ведь они так любили друг друга?..　

Прошли годы. Но душа не успокоилась, она по-прежнему кровоточила. И Наташа неожиданно поняла, что та ее давнишняя любовь не умерла. Ей тогда только показалось, что она выскребла ее из своей души. А она тлела и жила в ней. И сейчас, лежа в спальне своего роскошного и большого особняка, который находился совсем недалеко от Мюнхена, в каких-то десяти-пятнадцати километрах, она отчетливо почувствовала пламя этой далекой любви. Душа болела. И ей было жаль себя. Многие ее бывшие подруги из далекой России, наверное, позавидовали бы ей, узнай, как живется ей здесь. Два дома, квартира в Париже, несколько своих магазинчиков и один ресторан, кругленький счет в банке. Вращается в высшем свете и сама себе хозяйка, ни от кого не зависима. Но ничего этого они не знали и не завидовали ей, потому что с тех юношеских пор ничего о Наташе не знали. А она им завидовала, не знала ничего о них, но все равно завидовала.　

Эти восемнадцать лет прошли как-то незаметно: тихо и плавно. Словно какой-то шутник-волшебник быстренько сорвал листки календаря и толкнул вперед время.　

Проснувшись утром, Наташа приняла душ, сказала горничной, чтобы та приготовила завтрак, а сама направилась в цокольный этаж, где располагались тренажерный зал, сауна и небольшой бассейн. Она спускалась вниз, а на сердце почему-то было легко. Так легко и свободно она не чувствовала себя уже давно.　

Как только она проснулась, она решила ехать в Россию. И эта простая мысль словно влила в нее новые живительные силы.　

Ее мать умерла два года назад, но на похороны она не поехала. На том банковском счете деньги еще оставались, на похороны хватит. Одна далекая тетка обещала похоронить ее по совести, по-христиански.　

Как только Наташа приняла решение ехать в Россию, в ее жизни снова появился смысл. Она очень хотела встретить своих старых друзей, школьных подруг. Навестить могилу Славы. И встретиться с Борей. От одной только этой мысли ее сердце сладостно замирало. Она еще не знала — может, он и не захочет ее видеть. Но внутренне она чувствовала, что он тоже будет рад увидеть ее. Он тоже по-прежнему ее любит. Женское сердце не может обманывать.　

После обеда она велела своему шоферу съездить в русское консульство и узнать, какие документы нужны, чтобы оформить визу. Но послеобеденный звонок телефона внес в ее планы свои коррективы. Звонил Зигмунд Раушельбах. Точнее, Зигмунд фон Раушельбах, как очень уважительно, с дворянской приставкой «фон», называли во всех газетах этого почтенного и уважаемого гражданина Германии. Господин Раушельбах был президентом одной из самых могущественных финансовых структур Европы — Объединенного Европейского Банка, в который стекались деньги со всего мира. Последние годы президент Объединенного Европейского Банка предпочитал делать инвестиции в строительство и недвижимость. Во всем мире строительство считалось самым доходным видом бизнеса. Правда, спекуляция на фондовом рынке ценными бумагами порой приносит больший дивиденд. Но этот бизнес более рискованный. А Объединенный Европейский Банк славился во всем мире своей надежностью.　

Месяца три назад Наташа была приглашена на день рождения одного видного немецкого бизнесмена. Там-то ее и увидел пятидесятивосьмилетний фон Раушельбах. Увидел и загорелся, как мальчишка. Он три раза приглашал ее на танец, и все присутствующие это заметили. Занервничал и любовник Наташи, который привел ее сюда. Не ему было тягаться с президентом банка, от кредитов которого он полностью зависел. Оставалась, правда, надежда, что Раушельбах еще отступит. Пофлиртует с красивой женщиной этот вечер и забудет ее.　

Он не забыл. Он решил завладеть ею, как завладевал крупными строительными компаниями и всеми их активами. Завладевал полностью, по всем флангам безжалостно давя любое сопротивление. Раушельбах привык побеждать, не отступая ни при каких обстоятельствах.　

Наташа ему не просто понравилась. При виде ее сердце финансиста сжалось, и в следующую секунду душу переполнило необычайное волнение. Зигмунд понял, что влюбился. Влюбился, наверное, последний раз в жизни. Стареющий мозг понимал это и предвидел все неудобства и минусы данной ситуации. Молодая женщина может запросто отказать ему, а такого удара он не перенесет.　

Последние пять лет женщины Зигмунда не интересовали, в душе что-то засохло. Даже известные фотомодели и киношные красавицы абсолютно не волновали его. Он смотрел на этих женщин холодными, равнодушными глазами и не отвечал на их заигрывания. Они оскорблялись и уходили прочь. Ведь каждая в душе считала себя самой неотразимой и полагала, что уж перед ее-то чарами ни один мужчина не устоит. А уложить в постель такую финансовую знаменитость, вроде Раушельбаха, было престижно.