Леонид Милош - Братья по крови

— Не надо, Эдик! Прошу тебя, не надо, я найду деньги, я обещаю!

— Ладно. Но запомни, эти яйца тебе уже не принадлежат. Они вон в той канаве скоро будут валяться, понял?

— Да, я понял.

— А сейчас вылезай, пойдем к тебе за деньгами.

Петрович послушно, все еще корчась от боли, еле выполз из машины. Полусогнувшись, поплелся обратно к парадной, следом неотрывно двигался Эдик.

Дома у Петровича нашлось девять тысяч рублей, давнишнее накопление. Эти деньги предназначались на развитие фирмы. Отдал Петрович и все золотые вещи жены. Золотых изделий набралась целая горсть — почти на полкило весом.

Потом они поехали на работу к Петровичу собирать остальные деньги. Во время поездки Эдик мимоходом заметил Петровичу, что «Волга» его уже экспроприирована и засчитана за восемь тысяч рублей. Петрович промолчал, спорить со взбешенным Эдиком у него не было никакого желания.

В тот день Петрович сумел собрать еще две тысячи. Креста, как назло, нигде не было, а его помощь сейчас была ой как нужна! Только бы выбраться живым, только бы не зарезали. А там Крест разберется с этими сволочами.

Но кавказцы не торопились отпускать Петровича. Поздним вечером измочаленного должника привезли в ресторан «Восток», прошли в служебное помещение. Здесь Эдика ждал его приятель, которого все называли Жорой. Невысокий, но широченный в плечах, с внушительными мускулистыми руками человек, неопределенного возраста и национальности, но тоже кавказец. Правую щеку сверху вниз пересекал широкий длинный шрам, на макушке головы ни одного волоса, только подбородок украшала двухдневная щетина. Туповатый взгляд свидетельствовал, что в голове хозяина не наберется и одной мозговой извилины. Султан был гораздо моложе Жоры, с густыми вьющимися смоляными волосами и очень смуглой кожей. Вид у Султана был более дикий и злой, чем у его товарищей. С ним Эдик часто говорил по-своему, а с Жорой только по-русски.

— А это что за хрен с бугра? — спросил Жора при виде уставшего и насмерть перепуганного бородатого мужика.

— Да это мой дружбан, — ответил Эдик. — Забрал, понимаешь, у меня семьдесят тонн и возвращать не хочет.

Жора с усмешкой посмотрел на должника, словно прикидывал, долго ли ему осталось еще жить. Его боксерское лицо, побитые и затвердевшие скулы, огромные кулаки с маленькими толстыми огрубевшими пальцами наводили на Петровича ужас. Если такой ударит, то здоровье может резко ухудшиться. И все-таки больше всех Петровича страшил Эдик, его ужасный, пронизывающий до самых костей, холодный пустой взгляд. Этот взгляд напоминал взгляд кобры — смертельно завораживающий, заставляющий жертву впадать в столбняк. Когда Петрович встречался глазами с Эдиком, он почти физически чувствовал, что теряет над собой контроль. Единственное, что владело в такие минуты его сознанием, — любой ценой вырваться от Эдика и больше никогда в жизни не видеть эту жуткую бандитскую рожу.

— Ты его притащил? — спросил Эдик у Жоры по поводу каких-то других дел.

— Ага.

— Давай его сюда.

Жора на пять минут вышел, потом вернулся не один. Вместе с ним вошел человек неопределенного возраста — толстенький, смуглый, похожий на азербайджанца. Все его лицо и рубашка были в крови.

— Ну что, Фейруз, когда деньги будут? — миролюбиво спросил его Эдик.

Фейруз молча плюхнулся перед Эдиком на колени, попытался обнять его ноги, но Эдик брезгливо оттолкнул его:

— Пшел вон!

— Эдик, прошу, я все отдам, уже немного осталось, только не убивай!

— Когда?

— Не знаю, но отдам…

— Жора.

Жора молча схватил мужчину за шиворот, рывком поставил на ноги и тут же с ходу влепил ему коленом в живот. Мужчина застонал, согнувшись в три погибели, и медленно завалился боком на пол. Жора стал бить его ногами.

— А-а-а!.. Больно,!.. Не надо!.. Прошу!.. У-у-у!..

Незнакомец при каждом ударе издавал стоны, потом затих.

— Подожди, — остановил его Эдик. — Посмотри, живой он?

Жора склонился над лежачим.

— Вроде бы дышит.

— Убери его. Если через неделю денег не будет, прикончи.

Петрович смотрел на эту сцену широко открытыми, холодеющими от ужаса глазами.

— Есть хочешь? — повернулся Эдик к Петровичу.

Петрович отрицательно затряс головой. Он не ел целый день, но сейчас от увиденного в горле стоял комок. Особенно после «работы» мясника Жоры. Тошнота подкатила к горлу, тело, не переставая, бил неприятный озноб.

— Кушать надо, Петрович, силы тебе еще потребуются, — голосом заботливого родителя произнес Эдик. — Я лично сильно жрать хочу, пошли похаваем. Султан, распорядись.

Они прошли в зал ресторана, заняли отдельную кабинку за перегородкой. Официантка быстро накрыла стол, принеся мясо, огромное блюдо свежих овощей, спиртное.

— Ешь, не стесняйся, — подбодрил Петровича Эдик и сам с жадностью набросился на еду.

Петрович взял вилку, вяло ткнул ею в тарелку, полную всякой всячины, медленно стал жевать, но есть явно не хотелось. А трое кавказцев, сидевшие рядом с ним, ели и мирно беседовали о своих делах, словно Петровича и не существовало. Со стороны могло показаться, что четверо друзей зашли поужинать в спокойной дружеской обстановке.

К их столику, так же как и накануне, подходили разные люди, дружески здоровались, в том числе и с Петровичем, уходили. Потом к Эдику подвели еще одного должника. Тот что-то лепетал, а Эдик почти не слушал. Он уже был сильно пьян. Неожиданно Эдик схватил со стола вилку и вонзил ее прямо в руку незнакомцу.

— Убью, сука!

Дальше Петрович ничего не видел, первый позыв рвоты сдавил горло и его всего вывернуло наизнанку, прямо в свою тарелку,

— Бля, Петрович, ты чего!

— Эк… Эк… — заикался Петрович, — Эдик… я больше не могу… отпусти меня.

— Подожди, сейчас с этим разберусь, — и повернувшись к должнику снова дико заорал: — Если завтра бабок не будет, убью! Все, базар окончен!

— Там толстого привезли, — сказал Эдику Султан, — просит отсрочки.

— Никаких отсрочек, подрежь ему яйца и пусть гуляет, видеть его рожу не хочу.

— Хорошо, Эдик, будет сделано, — Султан исчез в темноте зала.

Петровича все еще рвало в тарелку, правда, только одной слюной, ужасно горькой и желтой.

— Ну что, Андрюша, поел? — услышал он голос Эдика.

— Да, спасибо.

— Тогда, давай, на посошок выпьем.

Петрович, собрав последние силы, залпом выпил фужер коньяка, поморщился, словно это был яд гремучей змеи. Спиртное медленно обжигающей струйкой заползло внутрь, немного полегчало.

— Ну, я поехал, — поднялся из-за стола Эдик.

В Петровича снова уперся пустой взгляд его холодных глаз.

— И запомни, парень, ты мне пятьдесят штук еще должен, В течение недели не отдашь, я тебя лично прикончу. Слово джигита!