Борис Кантор - Побег

В процессе работы с американцами я не преминул им пожаловаться на странное поведение того идиота из посольства и попросил как-то решить вопрос с моей американской визой.

Они организовали запрос от НАСА и выяснили, что в консульском отделе лежит заключение этого хмыря, который обвиняет меня в патологическом антисемитизме и считает нецелесообразным мое нахождение в их свободной демократической стране.

Визу мне в конце концов дали, но каждый раз, когда я прилетал в Америку, меня долго держали на пропускном пункте, а моему американскому другу приходилось туда ездить и доказывать, что я не шпион и не антисемит, так как он, мой старый товарищ, — как раз еврей, но ничего подобного за мной не замечал.

Когда профессор Ольсен тяжело заболел и собрался на пенсию, то предложил мне занять его место — руководителя лаборатории гравитации. Но у меня к тому времени были уже совсем другие планы. Мне нисколько не хотелось всю жизнь, как он, просидеть за письменным столом, занимаясь научными исследованиями. Конечно, работать в Упсальском университете было весьма престижно, но я очень хотел посмотреть мир, попутешествовать по разным странам, а для этого нужны были… деньги! Жалованья научного работника и даже руководителя лаборатории для этого явно было недостаточно!

В Стокгольме у нас постепенно образовалась дружная компания. Мы все познакомились в английском пабе «Тьюдор Армс», который стал для нас своеобразным клубом. Если ты хотел встретить приятеля, то шел в этот паб. А так как он был английский, то и публика в нем собиралась не только местная — шведская, а вполне интернациональная: англичане, американцы, южноафриканцы…

Костяк нашей компании состоял из пяти человек: швед, датчанин, англичанин и двое русских — я и Миша Супоницкий. Мы все очень дружили и даже мечтали, что, когда состаримся, будем жить где-нибудь вместе.

На парусной лодке Георгия Владимировича, которую он предоставил в мое распоряжение, мы ходили из Швеции в Грецию, Англию и Данию, где у нас тоже образовались друзья — группа датчан. У одного из них там была своя верфь, и мы ходили туда ремонтироваться. Ведь лодка требовала постоянного ухода, и мы все этим занимались.

Зимой мы ездили кататься на горных лыжах, чему я научился в Швеции (и всех своих друзей к ним приучил!). Я побывал на многих горнолыжных курортах в разных странах, но чаще всего ездил в Заальбах. Мне очень полюбился этот небольшой городок в Австрийских Альпах — я просто прикипел к нему.

Потом датчанин купил себе большой крестьянский дом с участком в Дании, и мы надеялись, что все будем там жить, но как-то не сложилось…

Швед Мартин неожиданно погиб. Упал с причала в воду, и сердце не выдержало. Он любил выпить, и почти все деньги у него уходили на алкоголь. Уже после его смерти выяснилось: он только что получил приличное наследство…

С Мишей Супоницким мы всегда держались вместе. Он был здоровый парень, в прошлом — цирковой акробат, легко игрался с двух- и трехпудовыми гирями, и я в любой ситуации чувствовал себя с ним в полной безопасности.

Познакомил нас с Володей удивительный человек — Георгий Владимирович Иванов. В начале войны он был капитаном одного из двух тральщиков, которым удалось прорваться из немецкого окружения с островов Балтийского моря в Швецию. Все прорвавшиеся были интернированы. Когда война закончилась, большинство из них вернулись в СССР и попали прямиком в ГУЛаг. В Швеции осталось только несколько человек, в том числе и Георгий Владимирович.

Я в то время работал в объединении «Союзгосцирк». По профессии я жонглер и акробат. Но для жонглирования у меня не было партнера, и я участвовал в основном в акробатических номерах — был «ловитором». С подкидной доски партнеры прыгали мне на плечи, и я их ловил. У меня была очень сильная спина. Кроме того, я держал человека на руке, на голове — балансировал…

Когда в 1970 году формировался коллектив для гастролей в Швеции, меня, как еврея, брать не хотели, хоть я и участвовал во всех трюках. Вместо меня в номер поставили черкеса Будулаева. Но у того ничего не получалось. Он десять дней репетировал и не мог выполнить ни одного трюка. Пришлось меня опять поставить в номер, и я всё-таки в Швецию поехал.

Когда до окончания гастролей оставалось дня три, я купил себе в сувенирном магазине цепочку со звездой Давида. А так как борьба с международным сионизмом в СССР тогда была очень актуальна, это настолько возмутило комсорга нашего коллектива, что тот попытался ее с меня сорвать… и очутился в нокауте. После чего я понял, что эти мои зарубежные гастроли будут последними, и у меня зародилась мысль — остаться в Швеции. Я был парень холостой, и ничего в Союзе меня не держало.

И тут мне повезло. Я случайно познакомился с бывшим советским моряком Николаем Касиловым, который служил на тральщике под командованием Георгия Владимировича. В одном из магазинов Гётеборга Касилов, услышав, что мы с товарищами говорим по-русски, подошел к нам, представился и пригласил всех троих на обед. За границей нам тогда можно было ходить только тройками!

У Касилова была приличная машина, на которой он привез нас к себе домой — в двухэтажную виллу. При этом оказалось, что он был простым шлифовальщиком! У него в доме была небольшая комнатка, где стояли два шлифовальных станка.

Остаться Касилов меня не уговаривал, но заверил, что если я на это решусь, то он мне поможет, и дал номер своего телефона. Когда я решился, то сразу ему позвонил, и Касилов взял меня к себе домой. Через несколько дней он отвел меня в полицейское управление, и всё!

Однажды Касилов позвонил Георгию Владимировичу и рассказал, что у него живет молодой парень из СССР — акробат из цирка, который после гастролей остался в Швеции, и, зная про его дружбу с Володей, предложил нас познакомить. Мы приехали из Гётеборга в Стокгольм к Георгию Владимировичу, где мы с Володей познакомились и вскоре подружились.

Для меня Володя всегда был светочем. Ведь он окончил Московский университет! А я — какой-то акробат. Но Володя всегда относился ко мне по-братски. Он был очень щедрым и лояльным человеком.

Когда я приезжал в Стокгольм, мы регулярно встречались в одном английском пабе. Среди наших многочисленных друзей были американские атташе по культуре и по экономике, поэтому по субботам мы часто собирались в помещении при американском посольстве. В нашей компании оказался художник Володя Голатский, который эмигрировал в Швецию, хотя его картины очень ценились в Москве. В Стокгольме мы с ним проводили много времени в различных застольях, и однажды он написал Володин портрет в импрессионистской манере, который сейчас висит в его доме на Мальорке.