Борис Кантор - Побег

Через пару лет я переехал жить в Стокгольм и устроился на курсы мануальной терапии. К тому времени Володя ушел из университета, так как понял, что надеяться там на карьеру, если ты не швед, бесполезно! В то время было так. Потом у него появилась идея с переводами. Он был прекрасным переводчиком. Хорошо знал английский и шведский языки. В результате Володя открыл переводческое бюро.

Когда мы с ним ходили на лодке, он неоднократно проявлял свои незаурядные качества. Как-то раз в шторм у нас отказал мотор, и лодку понесло к берегу, на скалы. Это было в балтийских проливах. И он, несмотря на сильную качку, полез в мотор, что-то делал, продувал жиклеры… и завел его! А однажды у нас начала валиться мачта. На лодке об этом знали только мы двое. И мы намотали на нее канат, что-то закрутили… Без него я бы никогда не сделал этого! У него был талант — выкручиваться из экстремальных ситуаций. Ведь когда мы ходили, не было ни GPS, ни других современных навигационных средств — мы ориентировались по звездам, по компасу, и он всё это знал и умел использовать.

У Володи была мечта — уехать в Америку. Он тогда очень хотел работать в обсерватории на Гавайях — видимо, там было место, и он получил от кого-то предложение. Но когда он подал документы на визу в США, ему отказали. Американцы не верили ему, что он смог перейти границу. Тогда они поехали в Финляндию, и он в присутствии специальной группы сотрудников посольства раскопал ружье, которое спрятал при перебеге.

После этого его вызвали в европейское отделение ЦРУ и долго допрашивали, стараясь понять, кто он такой на самом деле. Один из тех, кто его допрашивал, был еврей. Он на него начал давить, и Володя дал ему по морде. Тот здорово обозлился и организовал ему отрицательную характеристику, обвинив в антисемитизме. Володю это здорово заело, и с тех пор он к Америке очень негативно относился.

В 1984 году к Володе вдруг приехала одна из его сестер — необразованная женщина из сибирской глуши. Мы были очень этим удивлены. Ее почему-то выпустили из СССР в гости к брату (в то время… и к перебежчику!). Видимо, здесь не обошлось без КГБ, где надеялись получить через нее какую-то информацию — чем он тут занимается и с кем общается. Но Володя всё быстро понял и отправил ее ко мне в Шолди. Она прожила у меня неделю. Мой знакомый дантист даже успел подремонтировать ей зубы, так как они были в таком состоянии, что она даже не могла нормально питаться.

Как-то Володина сестра пошла утром в магазин и надолго пропала. Оказывается, она настолько была ошарашена увиденным там, что не могла выйти до самого закрытия. После этого она, видимо, всё поняла и вскоре уехала из Союза.

В 1986 году, когда Миша женился на американке и переехал жить в Америку, я продал свою старую лодку и поехал к нему — покупать другую.

Новую большую комфортабельную яхту мы назвали «Старка» (в Швеции русская водка «Старка» была среди нас очень популярна!). На этой «Старке» мы с Мишей вдвоем перешли из Флориды в Стокгольм. Таким образом, сбылась моя мечта: хоть я и не попал на Гавайи, но у меня теперь была большая морская яхта, на которой я мог плавать куда захочу!

Впоследствии, столкнувшись с некоторыми финансовыми проблемами, я продал «Старку» и купил себе лодку поменьше — 45-футо-вую яхту «Триша», которая на Мальорке, куда я на ней пришел, много лет служила мне домом.

Когда же стало совсем плохо со здоровьем, пришлось продать «Тришу» и купить на Мальорке дом.

Вскоре после того, как я обосновался в Стокгольме, я познакомился с симпатичной девушкой-шведкой, которая работала в университетской библиотеке. Мы прожили с ней десять лет и расстались. После этого я встретил другую женщину и влюбился. Ее звали Пия. У меня к этому времени была большая квартира — двести квадратных метров. В ней мы с Пией также прожили десять лет и разошлись. Такие вот у меня почему-то были периоды — десять лет с одной женщиной. Не более! Видимо, долгая семейная жизнь была не для меня.

Проработав пять лет в университете, я уже достаточно хорошо знал шведский язык, а английский стал мне почти родным. А так как в процессе работы приходилось много занимался письменными переводами научно-технических статей из английских и шведских журналов, то однажды мне в голову пришла мысль организовать бюро переводов технической литературы на русский язык и предлагать свои услуги фирмам, которые продают в СССР оборудование, что требовало сопровождающей технической документации на русском языке.

В это же время я случайно встретил своего московского приятеля Георгия Кастакиса — сына того самого коллекционера русских авангардистов, на вечеринке у которого я познакомился с Вилли. Его папа долгие годы работал в греческом посольстве в СССР, а Георгий окончил МГУ и хорошо знал русский язык. Еще в Москве он женился на шведке и недавно переехал жить в Стокгольм. Я был у него пару раз дома, познакомился с его женой, которая, как и их дети, тоже говорила по-русски.

Я рассказал ему о своей идее и пригласил в качестве партнера. Он с радостью согласился, так как постоянной работы не имел. Мы сняли офис на улице Катарины Вегер в Стокгольме и занимались переводами вдвоем до тех пор, пока я не познакомился с финном русского происхождения — Володей Тигоненом.

В 1984 году я работал фрилансером в русской редакции Шведского радио и раз в месяц приезжал в Стокгольм. В один из моих приездов шеф редакции рассказал, что его жена работает в бюро переводов в Стокгольме — у некоего Крысанова. А поскольку я в Финляндии тоже занимался переводами, решил познакомиться с коллегой. После этого, с 1985 года, мы начали работать вместе.

Контракты на переводы мы заключали с финскими и шведскими поставщиками. Володя делал переводы со шведского и английского на русский, а я — с финского. У него были большие заказы на переводы с финского, так как тогда в СССР поставлялось много комплектующих к финскому оборудованию с соответствующей документацией. А у меня были требующие перевода шведские тексты. Поэтому я отдавал ему шведские, а он мне — финские. Я сидел в Хельсинки, а он в Стокгольме.

У меня работало четыре переводчика, и мы за год зарабатывали более миллиона финских марок. Это было много! Как-то мы подсчитали, что за год перевели объем технической документации, сопоставимый с романом «Война и мир» Толстого. У Володи были примерно такие же объемы.

Но после 1986 года, когда началась перестройка, мы почувствовали, что из-за пертурбаций в СССР скоро начнутся изменения и в экспорте. Заказы на переводы наверняка уменьшатся, и поэтому нужно искать какие-то новые пути для «самовыражения».