Борис Кантор - Побег

Валя и Аня после школы помогали Мише поливать грядки. Иван всё-таки пошел за лебедой и крапивой после того, как Миша провел с ним беседу, которой я не слышал. Он три раза ходил за свинарник и натаскал достаточно лебеды — дня на четыре.

Меня поставили гонять из огорода наших цыплят и чужих кур. Я стрелял в них из лука не целясь, но всё равно чуть не попал в одного цыпленка. Как раз в это время мать наблюдала за моей стрельбой. Она тотчас запретила мне стрелять и позвала цыплят. Те кинулись к ней со всех ног. Мать вывела их на улицу и повела по дороге к хомутной, роняя понемногу крошки хлеба. Так она довела их до конного двора, где разбросала оставшиеся крошки. Цыплята остались выискивать и клевать крошки и всё, что находили. Потом они всегда убегали на конный двор и приходили домой ко времени кормежки.

К мосту подошел отец, как всегда с котомкой, и осмотрел работу плотников. Судя по его лицу, она явно ему не нравилась. Потом он подошел к насосу, всё еще стоявшему у лужи, и попытался качать воду. Вода не шла. В это время подъехал дядя Коля.

— Ну, я закончил с колбой. Теперь пусть сами этим занимаются. Как ты думаешь, перепадет нам что-нибудь от начальника? — спросил он отца.

— Обещал муки подбросить к Первомаю. Посмотрим.

— А ты решил лужу осушить?

— Михаил придумал воду качать из лужи в бочки. Только насосу этому в обед сто лет. Не качает. Видно, диафрагма сгнила. Я думаю, что разбирать бесполезно — запчастей к нему не найдешь.

— Кузнецу надо отдать. Если он не отремонтирует, то можно выбросить. А вон и он — легок на помине! — махнул рукой дядя Коля и слез с лошади.

От реки через конный двор шагал с мешком за плечом широкоплечий дядя Гриша, которого дядя Коля представил мне и Мише третьего дня как главного охотника. За ним вереницей шли две лошади и собака. Когда он подошел к нам, лошади и собака встали как вкопанные. Дядя Гриша возвышался на голову над отцом и дядей Колей. Из-за его изорванного лица трудно было сказать, молодой он или старый, но клочковатая шевелюра была почти седой.

— Здорово, мужики! — сказал дядя Гриша. — О чем толковище?

— Да вот я Васильичу толкую, что если ты не отремонтируешь этот насос, то никто не отремонтирует.

— Старенький! Еще дореволюционный. Принесите завтра в кузню, я посмотрю. А сейчас мне некогда. Старуха захворала. Надо настой делать.

— А что с ней? — спросил дядя Коля.

— Прострел. Да ничего! Я настой сделаю, пропарю ее в бочке, так завтра бегать будет. Прощайте!

Дядя Гриша пошел через дорогу к своей избенке, и за ним потянулись лошади и собака. Дядя Коля рассказал, что дядя Гриша со старухой живут зимой в тайге — охотятся. Там у них есть зимовье и покос. Сено ставят для лошадей и коровы там. Весной возвращаются сюда, продают пушнину государству и работают в кузнице. Он что угодно выкует. Мастер! Кузница от его отца осталась.

— Так он колхозник или единоличник? — спросил отец.

— Как тебе сказать! Официально числится в колхозе, но он инвалид. Нарвался без ружья на медведя-шатуна, и тот его очень сильно порвал. Кости поломал, скальп снял, да и лицо сам видишь какое. Григорий всё-таки убил его ножом, но и сам едва до зимовья дополз. Если бы не его старуха, то не выжил бы. Она у нас колдунья. Она и кожу на голове пришила, и кости срастила. Всякими травами отпаивала. Если какие болезни, то к ней нужно идти, а не к докторам. Только она по-русски мало говорит. Это еще до войны случилось. Вот с тех пор дядя Гриша числится инвалидом, хотя и оглоблю руками в дугу согнет. Попивать начал и лошадей приучил водку пить. И собака водку лакает. Нельзя сказать, чтобы много, но частенько. Хороший мужик!

Нас позвали в баню, и мы распрощались с дядей Колей. Но не успели мы еще дойти до места, как меня окликнули. Пришел Толя с моим ведерком, в котором лежало несколько яиц.

— Мамка вам яиц прислала, — сказал он.

Я обрадовался его приходу, потому что мог повременить с баней. Быть с отцом в бане, даже сидя на полу, было выше моих сил. Он плескал из ковша воду на раскаленную каменку так, что казалось — у меня вспыхнут волосы от жара. А потом начинал париться, отчего становилось еще жарче. Сам он сидел на верхней полке в ушанке и рукавицах и неистово хлестал себя веником. Рубцы от ранений на его теле становились еще заметней. Иногда он норовил парить и меня, но тогда я уже начинал орать во всю глотку и выскакивал пулей из бани, как только мне удавалось вырваться из его рук. Миша тоже не любил такой жары и поэтому остался со мной и с Толей, сказав отцу, что мы скоро придем. Толя получил крючки и четыре метра лески. Мы договорились вместе рыбачить на его омуте рано утром.

После бани и ужина Миша с девчонками стали собираться в клуб. Валя гладила свои и Анины школьные фартуки и пионерские галстуки на понедельник. Аня не очень стремилась в клуб, поэтому Валя делала для нее всё, чтобы пойти вместе на танцы. Одежда у них состояла из тех же саржевых шаровар и ситцевых рубашек, которые мать сшила для всех нас. На ногах тапочки из корда, которые Валя начистила мелом. У Миши был хлопчатобумажный форменный китель, брюки и грубые ботинки.

Я уснул и не слышал, когда они возвратились домой. Должно быть, очень поздно, судя по тому, что мать ворчала о засонях рано утром, когда я проснулся, чтобы бежать на рыбалку. Мишу я добудиться не смог и, выпив стакан молока, побежал на речку навстречу поднимавшемуся за горой солнцу. Была жгучая роса, и мои босые ноги превратились в ледышки, но меня это не смущало. Я еще издалека увидел Толю, забрасывающего удочку, и прибавил скорости через мокрую от росы траву. Когда я добрался до Толи, мои трусы были мокрыми и меня трясло от холода, но Толин омут уже осветило солнце.

— Привет, Толя! — сказал я, стуча зубами.

— Засоня! А где Миша?

— Они поздно из клуба пришли.

— На танцы ходили? Моя сестра тоже поздно пришла и теперь дрыхнет.

— А сколько твоей сестре лет?

— Двенадцать. А тебе сколько?

— Мне пять лет.

— А мне уже семь. В этом году в школу пойду. Ну, хватит болтать! Клюет хорошо. Мне скоро бежать огородом заниматься.

Клев действительно был хорош, и мы то и дело выбрасывали на берег рыбу. Ловились чебаки, окуни, ерши, крупные гольяны, а Толя выволок большого налима, после которого он пошел домой, а я остался еще половить. Но с уходом Толи клев вдруг кончился, и я тоже отправился домой. Наловленной мною рыбы только-только хватило на завтрак, но все были довольны и хвалили меня. Мне было приятно, что я тоже добываю еду для семьи.

Во время завтрака мы увидели, как мимо нашего двора прошел дядя Гриша с лошадьми и собакой, так что отец встал из-за стола и пошел в кузницу с насосом, захватив меня с собой. Шли мы по переулку между огородами дяди Коли и Юрковых. Как мне сказали сестры, Юрков был учителем биологии. Мать и остальные занимались посадками и носили воду.