Эдуард Овечкин - Норд, норд и немного вест

— Эй, кто там у руля! — крикнул я через спины и звуки выстрелов в сторону монитора. — Распечатайте мне зачётный лист по устройству корабля, и тогда я от вас отстану!

Лист (три листа А4 с двух сторон) распечатали и, подписав его, я отправился искать нового ракетоса. Искать не в том смысле, что я не знал, где он находится, а в том, что свежий офицер на корабле всегда чувствует себя немного потерянным и ждёт, когда его кто-нибудь найдёт. Ну и я не знал, где он находится, это тоже, да.

Серёга сидел в каюте, смотрел на флажок группы «Король и шут» и делал вид, что держится бодрячком.

— Ну что ты, — говорю, — осваиваешься помаленьку? Как тут тебе у нас по первым впечатлениям? Как вообще жизнь? Служить собираешься или как? Не обижает ли кто? Ладно, вот тебе зачётный лист, я теперь твой временный босс по устройству корабля, живу в Гарлеме, рядом с дустом.

И довольный своей чуткостью и душевностью вышел.

— Нормально, — донеслось мне вслед, — осваиваюсь помаленьку…

А, чорт, точно, надо же было ответы на вопросы послушать!

Не сразу, но к зачётному листу Серёга приступил — оно и понятно, что не сразу, там же русских слов процентов тридцать, а остальное — аббревиатуры, которые выпускнику пассажирского училища и в кошмарном сне не снились. Опять же, лист по специальности ещё — тут же надо лавировать, лавировать и вылавировать, чтоб и на ёлку влезть и конечностей не оцарапать.

Парнем Серёга был сообразительным. Не в том смысле, что сейчас он тупорез, а в том, что тогда так оказалось. За дело он взялся бодро, но, само собой, в вопросах устройства механической матчасти пускал пузыри, что довольно естественно для лейтенанта из боевой части номер два. Механики-то тоже, знаете, в их ракетном лесу без фонарика быстро теряли ориентацию. Не имея намерений Серёгу тормозить в его становлении, выработал я такой алгоритм: Серёга изучал вопрос самостоятельно, рассказывал мне общие понятия, а потом я вёл его по отсекам, тыкал пальцем в устройства и посвящал в детали. Механика из него таким способом сделать было невозможно, но и цели-то такой не ставилось. Во всяком случае, намеренно…

— Ну как, шарю я?

Вернул меня в реальность от созерцания капель Серёга.

— Ну… почти. Сейчас тринадцатый и пятнадцатый отсеки пролезем и можешь проситься в турбинисты!

— Чур меня, чур! Слушай, а что на ужин у тебя сегодня?

— Сегодня? Сегодня у меня на ужин чай и воспоминания о вчерашнем ужине.

— Прикольно! А мы с Олегом такую штуку на ужин прикупили — с ума сойдёшь от крутизны! Пойдёшь к нам?

— В ваш секретный пост, куда мне категорически нельзя заходить?

— Ага, где ты прошлый раз тумблерами игрался, а мы потом полночи их обратно восстанавливали!

— Пойду, конечно! А тумблерами дадите пощёлкать?

— Спрашиваешь!

— Так! — строго сказал Олег, который был на год старше Серёги, в абсолютно секретном ракетном посту. — И тумблерами мне тут не щёлкать!

— Да ладно, чо ты орёшь-то на старшего по званию?

— А то и ору, что тут тебе не «Молибден»! Тут тебе, знаешь (на этом ракетная фантазия кончилась) …о-го-го!

— Угу. Ну отключи пульт, я же всё равно им щёлкать буду, и давай, что там у вас такого необычного на ужин — показывай.

Абсолютно секретный ракетный пост находился между Пелагеей и Аглаей — это они мне ещё в прошлый раз рассказали. А, вы же сейчас не поняли, о чём я: они всем ракетам имена женские давали, чтоб, значит, не бездушными ядерными смерчами управлять, а вполне себе милыми и уютными, хоть и ядерными, устройствами. Ничего на посте не было особенного — узенькая выгородка вдоль борта, напичканная стойками с лампочками, железными шкафами под красными печатями и парой складных стульев, — посторонний человек, зайдя в него, наверняка не оценил бы всю потенциальную грандиозность того, чем этот пост управляет.

Расселись мы за узеньким столиком, воткнули кипятильник в разъём для паяльника, и Олег полез в сумку.

— Ты офигеешь сейчас! — пообещал он.

— Давай-давай уже, не томи! — потирал ладони Серёга.

— Вуаля! — и Олег извлёк на свет килограммовую пачку «Роллтона».

Повисло восхищенное молчание, только кипятильник уютно булькал в литровой банке и жужжали схемы поддержания микроклимата в шахтах.

— Видал! — как бы спросил Серёга.

— Дай-ка, — говорю, — посмотреть. Это же надо до чего прогресс дошёл, вы себе представляете! Вот это я понимаю — забота о людях!

— А вкусные какие — ты не поверишь! Мы вчера одну на ужин с Серёгой накатили! Давай уже, запаривать будем, а то слюнки текут! Не трогай, блядь, этот тумблер! Вон те вот щёлкай, только по очереди!

Залили макароны кипятком — вкусно запахло едой и желудки заурчали, что твои тигры, в предвкушении.

— Дай чего — накрыть банку, — протянул руку Олег.

— А во, зачётным листом моим накрой.

— Дурак ты! Его в руки без перчаток брать противно, а тут же это — пища!

Это-то да. Зачётный лист у офицера жил в белом цвете недолго, в зависимости от активности его владельца, но не больше месяца. Потом становился он похожим, можно было бы сказать, что и на портянку, но знавал я в колхозе трактористов, что и портянку такую наматывать не стали бы. И это отнюдь не говорит о какой-то неаккуратности или небрежном отношении к своим знаниям у лейтенантов. Наоборот, это говорит о том, что первое, чему они учатся, попав на корабль, — нюхать обстановку. И одна из самых успешных составляющих в сдаче зачётов — это не ум, сообразительность и трудолюбие (хотя они тоже не помешают), а наличие зачётного листа всегда при себе. Лезешь в трюм — бери с собой зачётный лист, идёшь на обед — бери с собой зачётный лист, в туалет тебя зовёт организм — слышишь шёпот на краю слуха? Это зачётный лист шепчет тебе «Вася, возьми меня с собой, я тебе авось и сгожусь!». «Психология» — называют эту науку гражданские, а у военных говорят просто — чутьё. И у старпома, как ни странно это сейчас прозвучит, бывают хорошие настроения — нет, нет, да и подмахнёт какой зачётик, для восстановления своей кармы. Так что, если зачётный лист, который живёт у лейтенанта месяца три-четыре, залить водой, то в получившийся взвеси можно найти всю таблицу Менделеева, не исключая радиоактивных и редкоземельных элементов.

— Погоди, а чего он у тебя такой толстый? Все вместе носишь?

— Не, это только по устройству корабля.

— В смысле? А ну-ка дай посмотрю… а что это за лист такой? Хуясе, а что это за буквы? А чего он такой… не кончается? Эй, так это же для механиков лист! Эдик, ёпта, вы чё? Что вы издеваетесь над парнем? Упыри! Я-то думаю, что он там вязнет в листе этом, а оно вон оно чё! А мы-то, чего, думаем, он на подъёбки наши не ведётся, гения, думаем, прислали нам! Мы то, по молодости, и в йодную яму с пузырьком ходили йода набирать доктору и маневровые за прометиевым провалом [1] Йодная яма, как и прометиевый провал, являются физическими состояниями ядерного реактора и в осязаемом выражении существуют только в виде графиков и формул в рабочей тетради командира дивизиона движения. Лейтенанты из механических училищ физику ядерных реакторов учили и на прикол этот почти не велись, а для люксов он был стандартным: приходит минёр или там связист какой к комдиву раз и говорит вот, мол, хочу устройство реактора сдать. Замечательно, отвечает ему комдив раз, но только я сейчас ужасно занят, давай после обеда сразу и тут же звонит доктору или командиру отсека, в котором лейтенант прописан. Доктор (или командир отсека), как бы случайно, отлавливают лейтенанта и спрашивают, когда он будет сдавать устройство реактора. Надо же, вот прямо сегодня? Это же бывают такие совпадения! Братишка, слушай, просьба у меня к тебе: ты же в аппаратную пойдёшь по-любому, набери мне там йоду у механиков в йодной яме, вот тебе банка и тряпочка, а то у меня кончился в аптечке, а тут проверка на днях будет, так отдерут за этот йод, как Сидор козу. Выручи, а? Выручишь! Спасибо тебе, братан! От души! До того доходило, что, бывало, командир БЧ-7 ищет своего лейтенанта из центрального: звонит по каютам, кричит по постам, а старпом ему: «Да он с банкой в корму пошёл, — зачёт по реакторам сдаёт. Погоди, сейчас прибежит с зародившейся в сердце ненавистью к маслопупам». слева внизу искали, а этот чего думаем умный такой, а он, вон оно чё — не умный! Его механики просто подъебнули! Серёга, что ты молчишь? Возмущайся со мной!