Эдуард Овечкин - Норд, норд и немного вест

В тех краях зима больше всего похожа на сказку: народа там живёт мало, ни фабрик, ни заводов — вообще минимум цивилизации, и снег лежит почти везде нетронутым и ярко-белым, накрывая себя поверху глухой тишиной. Именно из-за этой тишины и хочется зимой впадать в спячку; это весной или осенью тянет непременно куда-то бежать и срочно что-то делать, а зимой чем меньше движений, тем гармоничнее на фоне природы себя чувствуешь, — лёг, укутался, чай рядом поставил и всё — до мая меня не трогайте, будьте так любезны.

Когда снега навалило столько, что скрылись деревья и кусты, а брошенные машины в посёлке начали служить детям горками для катания на санках, стало очевидно даже самым упёртым консерваторам, что он уже точно не сойдёт и народные приметы в этот раз не сработали, и все смирились с неизбежностью. А с неизбежностью больше ничего сделать и нельзя.

— Вот поди ж ты, — бурчал второй в цепочке смельчаков, топчущих тропу, зам, — законы природы и то сбои дают!

— Не то что твои постановления пленумов, да? — оборачивался к нему старпом (всегда шёл первым — как определял тропу, никто понять не мог), — они-то нас никогда не подведут! Ой, что это я! Это же раньше было, а теперь-то их отменили за ненадобностью! Как жить? Как жить? Того и гляди небеса рухнут!

— И кто уже удивится?

— Боги?

— Даёшь ты! Один был — дедушка Ленин — и того свергли, а прочие давно уж померли. Как тебя к самостоятельному управлению кораблём допустили без знания основ мироздания?

— Так меня же допускали его уничтожать, а не постигать! Разные вещи же. А так да, повезло, что ни одного попа в приёмной комиссии не было, успел я проскочить, видишь, пока духовность возрождать не начали.

— Думаешь, начнут?

— Поспорим?

Остальная цепочка шла молча: на вершинах сопок снег, подчищаемый ветром, едва доходил до колена, но в низинах кое-где брели и по пояс. Старпому-то было нипочём, зам тоже из породы старых коней, а молодёжь дышала тяжело — особенно те, которые участвовали в мероприятии впервые.

— Ха! Вот она — Нерпичья! — крякнул зам, когда с вершины последней сопки открылся вид на дорогу к пирсам и сами пирсы с пока чёрными, как бельма, лодками на общем белоснежном фоне.

— Всё! — Старпом резко выдохнул и остановился. — Не могу больше!

— Да ладно, — тронул его за плечо зам. — Не так всё плохо, чего ты? Выкарабкаемся как-нибудь, ну могло же быть и хуже, понимаешь? Война могла быть, разруха, американцы кругом. И тебя всё равно командиром назначат… Ну чего ты, ну потерпи, ты же умный, ты же монстр в вопросах боевой подготовки!

Старпом распахнул полы шинели и ковырялся внутри, слегка притопывая:

— Да не о том я, чего ты меня баюкаешь? Не могу больше терпеть в себе чай! Надо срочно привязать коня. Думал, дотерплю до парохода, ан нет. Отвернитесь там, э! Старпом писать будет!

— Это вы кому? — удивился управленец (третий в цепочке). — Нам или женщинам в штабе кричите? Мы-то, можно подумать, не видели там чего или, можно ещё подумать, там есть у вас чем нас удивить!

— Так, блядь! — взялся за дело зам. — Разговорчики в строю! Кому сказано отвернуться! Рассуждают они! Распустились!

— Пусть только это, в бок коня привязывает, а не на тропу!

— Да без вас капитан второго ранга не разберётся, как ему поссать! А!

— Без нас-то, может, и разберётся, а нам по его разбору ходить потом не больно-то и охота!

— Ну что вы, наговорились? — старпом оправлялся. — Я уж всё. Или подождать, пока вы драку не затеете?

Зам сдвинул шапку на затылок, от прилипших ко лбу волос повалил пар.

— Какую драку? Мы же офицеры!

— Ну офицерскую, значит. Повыхватываете шпаги и ну на снег кровью полоскать! Вот бы я посмотрел!

— Но нет. Двигай давай, посмотрун.

Вниз скатились быстро. На дороге, почищенной каким-то заезжим трактором (своего в дивизии не было), долго и не спеша отряхивались, высыпали, держась друг за друга, снег из ботинок и курили.

— Ну вот, — старпом снял шапку, — вечером обратно пройдём, и готова тропа! Молодцы мы, да?

— Молодцовее и не бывает! — поддержал его зам. — О, командарм наш из штаба идёт!

Командир шёл медленно, о чём-то задумавшись, смотрел себе под ноги (понуро, — подумал бы незнакомый человек, но мы же не незнакомцы — так думать не станем) и совсем как-то по-детски мило махал портфелем, и особенно умилительно это смотрелось не из-за возраста, а из-за его крупной фигуры. На самом деле он был довольно молод, чуть за сорок, но командирская служба быстро старит мужчин. Тех, которых не сживает со света вовсе. Увидев своих офицеров, явно обрадовался и ускорился.

— Товарищи офицеры (был и один мичман, но отчего бы не сделать ему приятно, видимо, решил командир), — командир жал всем по очереди руки, — что, решили сегодня здесь игнорировать суточный план, не заходя на корабль?

— Отнюдь! — засмеялся старпом. — Физподготовка у меня в плане! Вот и отработали ходьбу по пересечённой местности!

— А! То-то я смотрю, вы заснеженные, а баб снежных вокруг и не видно! Где, думаю, извалялись?

— Плохо вы о нас, тащ командир думаете! Уж мы-то всегда найдём, в чём изваляться!

— И баб?

— Заметьте, тащ командир, не я это предложил!

К кораблю пошли не торопясь: впереди командир со старпомом и замом, а остальные — чуть сзади, для соблюдения необходимой почтительности. Командир почтительность тоже ценил и, рассказывая о каких-то штабных делах старпому с замом, периодически оборачивался, чтоб и задним было его хорошо слыхать. Хотя задним мало интереса было до штабных дел. Что их касается — и так доведут. Спустившись от второго КПП к судоремонтному заводу, они постепенно скрывались из нашего вида; почти и не различить уже было — люди там идут или стая чёрных воронов, которая устала лететь и пошла по своим делам пешком. Да и снег. Сначала редко и не спеша, а потом всё гуще и гуще, он опять пошёл.

Всегда, когда снег уже улёгся, но не успел ещё стать рыхлым и тяжёлым, в воздухе витает какое-то ожидание. Ждут чего-то все, даже те, кто утверждают, что не ждут уже ничего: кто Нового года с чудесами, кто весны, которая и сама по себе — чудо, а кто и просто пенсии. Но одно дело, когда снег укладывается к концу ноября — началу декабря, а совсем ведь другое, когда в раннем октябре. Сколько можно носить в себе лёгкое невесомое ожидание без видимого срока его исполнения и не упустить его в грустное разочарование — что вот, опять всё как всегда? И не было же в этом году повода, который отличал бы его от прошлого, позапрошлого или будет отличать от будущего, но откуда-то берётся это ощущение ожидания чего-то непременно светлого. Может, из снега?

Проскочил ноябрь, декабрь перевалил уже далеко за свою середину и по ощущениям тех, для кого эта зима была первой в Заполярье, Новый год уже прошёл, а нет — всё ещё висел и уже почти на носу. Странное ощущение — я его ещё помню.