Эдуард Овечкин - Норд, норд и немного вест

Вообще-то Лена не ругалась, особенно при людях, но тут, понимаете, планов уже на диван настроила и всё такое.

— Лен, да там диван такой убогий оказался! Там вообще! И пружины выпирают и шатается, Олег, ну подтверди!

— Угу.

— А тут велик, смотри, Ленка, новый же. Я и тебе буду давать кататься. А на следующей неделе у нас получка и мы диван организуем. Мы там знаем у кого есть, Олег, ну подтверди!

— Угу.

— А это же для здоровья какая пользу, ну что диван… ну… Лен? Олег?

— Угу.

— Так, Олег, ты к нам или так, демпфируешь? Ну иди тогда домой, я и сама угукать могу в нужных местах. А вас, Николай, я попрошу остаться.

Ну я же не пропил, Ленк, ну что ты (железно аргументировал позже Коля), это же мечта моя с детства — на велике! Да будет у тебя диван, век на лодке не кататься! Да вот тут его и поставим, что нам тут — слонов водить, вот так, бочком проходить и будем, ну бывает, знаешь ли и неудобнее, а так, вот — смотри, ну норм же, можно и привыкнуть, а потом я что-нибудь придумаю. Да, конечно же, буду! Вот только снег сойдёт и я ух! Эх! Э-гегей! Только меня и видали!

Ага.

Снег сошёл, ушёл и вернулся обратно, а велосипед так и простоял под вешалкой трогаемый только во время уборки. Как оказалось, жизнь была занята службой не потому, что ты лейтенант, а потому, что ты — офицер и на флоте. Нет, выходные были, конечно, но то полки, которые надо прибивать, то ковры, которые нужно выбивать, то рынок, на который надо сходить, а то и с женой просто побыть, ты офигел, что ли, я и так тебя только по ночам спящего вижу, да и то не всегда.

— Ну как, — периодически спрашивали Колю друзья, — на велике-то?

— На каком?

— Ну на твоём.

— А, на моём? Да как-то всё некогда…

— Коля, — спросила одним ясным (где-нибудь в Саратове) январским утром, провожавшая на службу жена, — может выкинем его уже, а? Ну год стоит, вон у меня бока все в синяках от него, пол прихожей занимает.

Коля посмотрел на «Аист». «Аист» посмотрел на Колю. Оба грустно вздохнули.

— Ну Лен… ну что ты начинаешь опять? Ну посвободнее будет скоро, вот тогда уж я и начну… — Коля нежно погладил руль. — Как такую красоту и выбросить?

— Да что пользы от такой красоты, если она только стоит и все об неё бьются?

— Не обсуждается. Кто в семье главный? Я в семье главный! Пусть стоит!

В тот день как раз начали сдавать первую боевую задачу, и первый день её сдачи всегда самый напряжённый, безумный и выматывающий. А тут ещё и штаб взялся, засучив рукава, драть подводников и в хвост и в гриву. И Коля-то уже был старлеем, и зачёты не то, что сдать, а и забыть успел, и в автономку сходил, а всё равно: сначала флагманский ракетчик возил носом по документации и имуществу какому-то недостающему; потом флагманский механик возил носом по трюму и клапанам каким-то недокрашенным и трубам каким-то недомаркированным; а после них взялся старпом на подведении итогов и кончил сильно близко к вечеру, точно убедившись, что опустошил всех морально и все прониклись до невозможности и впитали. Все вероятные машины уже ушли, и идти домой пришлось в темноте по сопкам, разгребая снег коленями. На подходе к дому мыслишки начали в голову пробираться, что, возможно, не так уж не правы были мама с бабушкой и в железнодорожных (или как они там) войсках не так уж и плохо служилось бы. Но только на секундочку. Коля о выборе своём ни разу и не пожалел, чтоб по-настоящему, до самой вот глубины.

— Ну как ты, витязь мой скрытный? — жена знала про задачу и встречала Колю с заботой в глазах. — Жив ли?

— Ну так себе. Бывало и хуже, но не у меня — люди говорили.

Жена взяла у Коли шапку и потянулась забросить её на вешалку, но так как взгляда от Коли не отводила, то больно ударилась о руль.

— Блин! Ну вот опять! Ну Коля!

Коля помолчал минутку, посмотрел на жену и понюхал борщ, который пах из кухни.

— А дай-ка мне шапку взад.

— А ты куда? Ночь же на дворе, Коля.

— Да я не надолго.

— Да ты поешь хоть!

— Потом. Всё потом. У меня важное и неотложное дело.

Коля нахлобучил шапку, взял велосипед и покатил его к выходу.

— Коля…

— Потом, Лена, ладно?

На улице Коля покурил, потоптался в снегу, посмотрел вокруг: на чёрное-чёрное небо, на жёлтые окна домов, на людей, деловито скрипящих снегом, на замёрзших ворон и укутанных до глаз в шали и шарфики детишек, на ромашку, вытоптанную им ногами (само вышло — не хотел), а потом сел на велосипед и поехал.

Сначала было неудобно — колёса вязли в снегу и приходилось сильно вилять, удерживая равновесие. Но потом Коля приноровился и катил, распугивая прохожих велосипедным звонком, почти что как по асфальту.

О, видели бы вы лица тех прохожих! Не то, чтобы в военных посёлках они не привыкли к чудесам. Ещё как привыкли. Но всё-таки, — моряк в шинели и в шапке, натянутой до глаз, в огромных рукавицах едет на таком тоненьком (на фоне самого моряка) велосипеде и блаженно улыбается. Полы его шинели хлопают, как крылья летучей мыши (а у летучих мышей хлопают крылья?), а вокруг него не тает снег от перегара. Да от него вообще не пахнет перегаром. И сугробы — вокруг сугробы в уровень второго этажа, а тут-то и летом велосипеды только детские попадаются, да и то изредка, потому, что летом детей в тех посёлках почти и не бывает.

Отчего же, подумаете вы, он улыбался, раз был трезв, опустошён морально и вымотан физически? Ему, к тому же, было холодно, неудобно и в качестве клоуна не каждый готов найти своё применение. А оттого, ребята, что то самое чувство, про которое мы упоминали выше — пискнуло и испустило дух, как только Коля сел на велосипед, и не донимало его больше никогда. Другие донимали, безусловно, жизнь-то штука долгая (если повезёт), но вот это вот конкретное — ни разу больше.

И если спросить Колю, а был ли он в жизни счастлив, то он ответил бы утвердительно, среди череды моментов и событий, которые принято относить к этому ощущению, обязательно припомнив и ту поездку на велосипеде, который он потом и увёз с собой в Санкт-Петербург, не в силах с ним расстаться.

Ну что, подумали мы над моим вопросом? В смысле, нет? Ну я же вас просил. Как так-то, ребята? Думайте, давайте. Но если не хотите, или по работе там сильно заняты, то я вам скажу, так уж и быть. Ничего вам для счастья не надо — всё у вас есть. Разве что велосипеда не хватает.

В тот год не было первого снега. Тот, который неожиданно повалил в октябре, был слишком ранним даже для первого, и все с уверенностью рассуждали, что он точно растает и не ляжет. Доводы были разные, но один стальнее другого: личный опыт, народные приметы (даже тех народов, у которых снега отродясь не бывало) и желание отсрочить зиму придавали уверенности этим рассуждениям: первый снег тает всегда. Но снег никого не слушал, а может, и слушал, да просто (как я и предположил) не был первым. Он падал и падал… Сначала таял в жирной грязи дорог, на оставшихся жёлтых листьях и лип к подошвам. Потом покрыл всё трусливым тоненьким слоем и продолжил падать. Исчезли дороги, а после, укатанные машинами, появились вновь и стали неожиданно ровными и гладкими. Не то что летом. Исчезла тропа в сопках и долго ждала смельчаков, которые первыми пойдут по ней и пробьют дорогу в базу. Она всё ждала, а снег всё падал и падал, и пока только серые будни водили по ней за собой чёрные ночи.