Марина Назаренко - Где ты, бабье лето?

Он не помнил ее действующей. Закрыли до войны, устроили в ней склад, держали колхозное сено. Чистое, душистое сено не мешало розовым ангелам летать в голубом куполе, не мешало и строгим образам, издавна следящим за крестьянскою жизнью. Церковь для всех была ориентиром: «Как увидишь церкву», «Как пройдешь церковь». И ярмарку разбивали под церковью. А в войну немцы перед отступлением велели жителям снести сапоги и валенки к церкви, сложили в кучу и подожгли — знойный костерок тягался по высоте с колокольней.

Святые на стенах не возражали и против запарки соломы, и против установки чанов и труб для гидролиза. Церковь служила людям, создавала определенные условия, поддерживала экономику, способствовала основной задаче совхоза — выращивать скот и продолжала озарять местность своим цветом, красотой линий.

Несколько лет назад в местной газете Сапуново назвали в числе других деревень, подлежащих сносу. Статья была краткая и тем более походила на приговор. Само собою, приговаривалась и церковь. Никто тогда про нее не думал, каждый волновался за свою деревню, попавшую в эту обойму, за свой дом, за свой мир.

Но с тех пор что-то стало делаться с церковью, словно сама она испечалилась и начала сдавать. Креста на ней Юрка никогда не помнил, а луковичка-куполок над колокольней, с тонким шпильцем, с проросшей березой, был всегда аккуратен. А тут куполок съехал набок, он оползал все больше, в эту зиму свалился ночью, тихонько, никого не зашибив.

Теперь колокольня стояла без луковицы, но казалась еще прекрасней в своей беззащитности. То, что там давно установлены агрегаты для запарки соломы, выведены трубы мимо алтаря в тонкую старинной работы решетку на окнах, то, что пристроен грубый навес, под который заходили трактора с тележками и цистернами — ввозили и увозили солому и гидролиз, — ни у кого не рождало мыслей о погибели церкви, а вот упавшая с колокольни луковица вдруг ощутимо приблизила скорбный момент.

Юрка, хотя и жил теперь в Редькине, все равно жалел сапуновскую церковь, как и свои Холсты.

Все и началось с сапуновской церкви. Возили они туда солому, возили, и Саша вдруг пригласил Юрия к себе. «Женьку позовем», — сказал он. Так и есть, Женьку встретили в Центральной, велели приходить к Саше.

Квартира у Суворовых небольшая, однокомнатная, в трехэтажном доме — с балконом, правда. На площадке у дверей на циновке выставлены сапоги, Ленины старые туфли, из сапог торчали заткнутые носки. Юрка с Сашей тоже сняли обувку здесь, Лена дала тапочки. «Эка, — подумал Юрка, — кто привычен к просторному дому, разве в квартире поместится?»

Но в комнате имелось все, что положено: и сервант, и диван, и телевизор. Лена, мотая белыми волосами, стол собрала не на кухне, а в комнате, бегала раскрасневшаяся, веселая — пахло оладьями. Дениску привезли от бабушки, и он топтался тут же.

Пришла Женька, подсела к Юрке на диван, сразу привалилась боком. Ей нравилось, чтобы все видели, что они уже неразливные. А может, было все равно, только бы держаться за Юрку.

Его обдало жаром, но он не двигался, удерживая минуту близости. Дениска лез к ним, карабкался на руки, они тискали его, а играя, крепче прижимались друг к другу. Женька алела, блестела голубенькими глазками, невпопад отвечала Лене, закидывая голову, ладошками подхватывала волосы с обеих сторон.

Юрка встал, стряхивая наваждение, прошел к окну, долго глядел на пустынное, голое пространство между двумя рядами домов — и улицей-то не назовешь: три дома здесь, три дома там, а между ними понатыканы жалкие деревца да грубо заасфальтированы проезды. Ему уже нравилось оглушать Женьку внезапным отторжением, делать вид, что не замечает еще улыбчивого, но уже смятенного лица ее. Это укрепляло в нем какую-то темную, мужскую силу, имени которой он не ведал. Просто чувствовал свою власть над женщиной, она придавала ему не испытанную еще уверенность, и он любил Женьку за это.

И усмешливо ощерялся на Сашу:

— Да вам расти-расти до государственных деятелей! Чтобы идти «на вы», значит. А то церковь — и ту отбить боишься.

— Нисколько не боюсь. Только раз есть постановление сносить Сапуново, как может устоять церковь?

— А вот и может! Одна. Как ориентир. Красоты и местности! А то наши ребятишки, — он нарочно сказал «наши», теперь уж деваться некуда, но все-таки неловко оглянулся на Женьку и повторил: — Дети наши знать не будут, откуда взялись мы, с каких холмов и низин. Ну и пусть свезут на фиг Сапуново, а церковь надо оставить — там одни решетки на окнах, я посмотрел, — на сколько тысяч рублей, поди, тянут. Были, значит, мастера. Вот и пусть стоит посреди полей. А гидролиз…

— Да гидролиз должны сюда перевести, в Центральную, — сказал Саша, — цех запарки кормов расширяется — как завод будет.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал Юрка, берясь за оладьи. — Узнай, куда написать, — и напишем, — совсем разошелся он.

— Ты, Евгения, за ним присматривай, он сейчас пойдет причесывать всех, — покровительственно улыбнулся Саша.

Юрке нравилось, что он называл ее «Евгенией», но хотелось сказать еще что-нибудь дельное, чтобы перебить Сашин тон.

А Саша сам заговорил:

— С нового года, с весны, будут бригады по отделениям, пойдем с тобой в Редькинскую — у меня мать там, все равно Дениса возить.

И Юрка почувствовал, как новая теплая волна разошлась в груди.

О проекте землеустройства было известно, но представлялось туманно, что да как будет, однако Суворов знал что-то определенное.

— Отряд плодородия, — сказал он, — один на отделение и один будет отвечать за удобрения. Надо, чтобы не попала в него всякая мутота. А мы с тобой давай по зерну. Рыжухина позовем, еще каких честных парней, Максим Колчин придет из армии — двоюродный братан мой.

Юрка маленько знал Колчина. Как-то у Максима пропала собака, и он бегал по деревням, искал, заходил к Ледневым — они всегда держали собак, тогда все еще говорили, какой желанный мальчишка, — жили Колчины километрах в шести, в Угрюмове, за Редькином. Другой раз он его видел на току в Центральной — людей не хватало, и Максим привел мальчишек, школьников, они провеяли тогда всю пшеницу, и Максиму на годовом празднике дали премию — пять рублей. Но это было уже совсем другое поколение. Вон сколько лет прошло, как отслужил Юрка в армии в городе Грозном, — донимавшая там жаркая духота уже и в снах не мучила его.

— Ну, на него надеяться не приходится, может, еще куда уедет, — сказал он. — Интересно ему тут, что ли? К Угрюмову и дорог не подведено.

— А надо, чтобы интересно! Будут эти бригады на севообороте — сразу все упорядочится. Конечно, если бы на подряд перейти…

— Ну, это уже делали, да развалилось.

— Ну-ну! Подобрать ребят, чтобы не разваливалось! Вот почитай, что пишут, — везде зашевелились. Самый близкий нашему строю метод — социалистическому. Теперь ведь как? Лишь бы заработать, свою норму взять — и все. И в сторону. А бригадный подряд предполагает учет не по норме, а по качеству, по конечному результату. Соберешь урожай — будет заработок. Не верят, что получат урожай, привыкли к тому, что плохо уберут, а то и не уберут. А тут все от тебя зависит. — Он потянулся, взял с тумбочки брошюрку. — Вот, тут все очень умно предлагается, — мне в конторе Филатов дал.