Марина Назаренко - Где ты, бабье лето?

— Так что? — уточнил Закревский.

— Так нехорошо, конечно. А характеристику можно дать неплохую.

И тут вскочила Потапова, прямо побежала на сцену, встала на трибуне, высокая, жилистая, — сразу видать, хорошая рабочая лошадь.

— Вот здесь сапуновские очень хвалились! Потому что сапуновские купаются в траве. И водопоя, и всего достаточно! Посмотрите, как на Дальней пасут, — у дороги, и водопоя нет. Коровы пьют жижу у дворов — смотреть противно. По лесу остается полно отавы и всего, а пастухов нету! Приживальщики, не пастухи! А за ворота наказывать надо! Выяснять, кто разбил, — и наказывать. И механизаторы — все им честь и хвала, подумаешь, бригаду сбили, траншеи заложили. А то коровы во дворе, а зеленку не подвезли — трактористы не проснулись, поправляются!

— Факты давай! — крикнули из зала.

— Что я их, упомню? Один факт: изнахалились люди. И Людмила Матвеевна. Что за самоуправство такое? Моя воля — я хозяйка! Человека переехать, и думаешь — ладно? У него теперь ребенок малый остался. Роза у меня глаз не осушает — по ферме ходит. А ходить надо, как вы думаете? Она ведь хабалка — Людмила. Пришла ко мне, говорит: «У вас тридцать процентов только телочек принесли коровы!» Чудно и много, я что — рожаю их? Это осеменатору говорить надо, не мне! Хабалка и есть, — заключила она сердито, при общем молчании уходя со сцены, а Закревский не спросил даже, как это в характеристике записать.

Саша Суворов поднялся, будто его очередь в прениях проставлена.

— Корма в этом году заложили хорошие — и сено в стогах, и силос, и сенаж в траншеях. Закладывали по правилам, должно сохраниться. И механизаторов нечего виноватить. А у настоящей доярки корова становится коровой, а не козой — и соли, и мела, и всего получают. Так в чем же дело? Пробовали и два раза доить, и три, да? Конечно, как в личном хозяйстве, хлебом не кормили, никакого хлеба не хватит, но рацион богатый: и комбикорм, и зеленка, и трава — все аппетитное. Может быть, порода такая? Что это такое — черно-пестрое стадо? Может, пора менять? Задуматься надо. Да. Я, конечно, не оправдываю Людмилу Матвеевну, но одно скажу: Петро Рыжухин — тоже не сахар, куда лез — я прямо ужасался, почему вы думаете, пересел?

— А ты бы выскочил да оттащил его — пересесть можно, хороший больно! — крикнул женский голос из другого конца зала.

— А я за трактор тоже отвечаю, меня спихнули — я охнуть не успел!

— Спихнешь вас, когда не хотите!

Закревский застучал карандашом:

— Так что?

— Считаю — оба виноваты, пусть суд судит, а если она умеет дело поставить — значит, тоже надо записать.

Все были все-таки озабочены собственным положением. Вышла бригадир с большой Редькинской фермы, которая на четыреста голов и которую по телевизору не раз показывали.

— Было предписание разровнять колдобы — ни у сапуновских, ни у нас не разровняли. Асфальт у ворот зарос навозом, весь в трещинах, провалился — жижа не стекает, коровы по щиколотку ходют, и нам без сапог не выходи. Тяжело все летечко в резиновых сапогах, да и зимой теплые сапоги не наденешь. С этим что-то надо делать, и срочно. И насчет ворот — обои ворота не прикрываются, осень на носу, а потом их не найдешь, строителев этих. Об работе у нас все очень переживают, стараются, не так, как в том году. И пьяницы уехали. Мы, конечно, с Людмилой Матвеевной не были так близки, мы об ней мало знаем, только слышали — боевая. А Рыжухина знали, он, конечно, аккуратный был тракторист, но с затинкой, ему что взбредется, ничего не скажи, по-своему делает. Конечно, самому не надо бы лезть.

— Так как же записать в характеристике?

— Это уж смотрите сами, мы-то с Людмилой Матвеевной мало сталкивались, чего нести зря?

— Так чего же ты выходила?

— Так я же насчет ворот.

— Насчет ворот! — сердился Закревский. — Кто еще?

Еще вышла бывший диспетчер гаража Октябрина, та самая Октябрина, которую переводили скотником в Сапуново, потом дояркой в Редькино. В Редькине она и работала, теперь уже бригадиром. Почему-то она была уверена, что это Людмила Филатова настояла на переводе ее на ферму. В белом свитере, с короткой стрижечкой, в очках на цепочке, будто с экрана спрыгнула.

— Доярки работают у меня нормально, — зачирикала она. — Но мне нужен ремонт — сменить линию на первом дворе. За молоком следим, молоко чистое. Но надо какие-то площадки делать, ни с какой стороны не подойти, без сапог невозможно, это точно. Управляющий не позаботился прислать трактор. На один всего час, мы бы помогли. За час все можно сделать, чтобы не снижать молока. И ворота тоже надо ремонтировать. Об Людмиле Матвеевне мне говорить неудобно, могут подумать — свожу счеты…

— А неудобно — не говори! — не удержала раздражения Зимина — всегда хитрит Октябрина, да хитрость ее белыми нитками шита.

Октябрина рванулась со сцены, только цепка у очков затряслась. Ну вот, обидела человека — Зимина помрачнела.

— Насчет ворот! — встал из первого ряда прораб, и даже не пошел на сцену, только повернулся в зал, такой весь аккуратненький, бело-розовый. — За семь месяцев мы освоили из плана тридцать восемь тысяч рублей. Какие у нас были проведены работы по капремонту? У нас за этот период было проведено…

— Про ворота! — требовательно закричали из зала.

— Руководство халатно относится. Шестьдесят процентов из двенадцати ворот надо делать заново, — подтвердил и он.

— Наказывать надо! — крикнули ему.

— Да, надо следить, кто сорвал, и наказывать.

— И сразу говорить, когда ремонты будут сделаны!

— Будем стараться к зиме закончить.

И будто в ужасе перед необоримостью обстоятельств, стал нудно перечислять: трудное положение с пиломатериалами; тяжелая позиция с шифером, старые фермы требуют нового покрытия; пятьдесят процентов остекления впереди («за нами!»).

— Мы приготовили силосные траншеи на тысячу тонн, нас вызвали и еще заставили сделать три — это отвлекало силы! — Он помолчал, не зная, говорить ли о Филатовой. Помявшись, проронил, причислив, видимо, и ее к своим трудностям: — У Людмилы Матвеевны всегда не хватало такта. У меня все.

Собрание шло. Выходил главный инженер, жаловался на то, что не выпускают подвесные дороги, на отсутствие запчастей, на несерьезное отношение рабочих к электропроводке (колпаки разбивают!). Выходили механизаторы, говорили свое, и все корили вроде Людмилу, но не так, чтобы дать отрицательную оценку. Больше доставалось Зиминой.

«Вот бы послушал Игорь, как я отстаиваю его жену! Она-то все равно не поймет», — думала Зимина, не глядя и видя напряженную, откинутую голову Людмилы в заднем ряду.

Было еще не поздно, едва минуло девять. Зимина сидела в кабинете, бросив руки на стол, осмысливая собрание. Когда она стала выкладывать недочеты — это уже не был маневр, просто жгло желание взять их за грудки и потрясти. Пришли, сбежались, услыхав, что нужно продрать кого-то — не их, а кого-то — на это всегда готовы! Понеслись двое — и всех понесло, словно стадо.