Марина Назаренко - Где ты, бабье лето?

— Считаем их своим будущим! Смотрите, они перед вами! Для них и для всех нас совхоз — дом родимый. Из него и ехать-то никуда не хочется, верно, товарищи? — Она передохнула, подула по привычке, так, что взлетели завитки на лбу. Зал зашевелился, заперешептывался. — Сейчас широким фронтом заготавливаем корма! — Она перечислила, сколько тонн многолетних трав первого укоса, второго, сколько витаминной мучки. Выходило — везде больше плана. — Неплохо, кажется, хозяйничаем в своем доме-то, а? Когда подводили итоги посевной, в конце мая, уверяли, что заготовим на новую зимовку по двадцать центнеров на корову. И работали! Звено Суворова так работало, так работал отряд, убравший клевер за Холстами. Можно, оказывается, не пить, не куролесить, не фардыбачиться. Но есть, есть еще погоня только за выработкой, есть пренебрежение качеством! Посмотрела я недавно картошку, которую сажал Пыркин. Что, друг, не глядишь — стыдно? Опытный механизатор. А не везде производил посадку с удобрениями. Манкировал. Торопился. Думал — пройдет? Не прошло.

— А он против химии!

— Пусть органику вносит!

— Он внес под куст, а боле не хватило!

Во, ерники. Зимина сглотнула улыбку.

— А чем объяснить, что в июне снизили молоко? — спросила сердито. — От кормовой базы, говорим, зависит. Так кормовая база растет, а молоко падает.

И она перечислила, где и что проморгали, недосмотрели, допустили то самозапуски, то яловость, то недокорм, неухоженность.

— А пропала одна корова — это тысяча рублей убытка. Это в нашем-то доме? Так давайте обсудим, что делать? И будем помнить, что для тех, чей труд связан с землей, с самой весны и до поздней осени редко выдастся день, когда можно расслабиться. Словами не скажешь! Земля щедро оплачивает только самоотверженный труд!

Ей аплодировали. Люди задвигались, загомонили. Она уже сидела в президиуме, и еще раз взметнулось колечко волос над высоким лбом.

— Товарищи! — собрал внимание председатель рабочкома Закревский. — В нашем совхозе произошло несчастье: все знают о наезде Людмилы Матвеевны Филатовой на Петра Рыжухина. Обстоятельства оказались сложны. Рыжухин не узнал точно, выделена ему будка или нет, увез ее к дому для личного пользования. Филатова решила вернуть эту несчастную будку для общественных целей. — (О, он старался избежать предвзятости! — Зимина покосилась благодарно). — Вышел спор, в котором так жестоко потерпел Рыжухин. Но потерпела и Филатова: вы знаете, Людмила Матвеевна работает теперь дояркой, у нее на два года отняли права на управление транспортными средствами, находится она под следствием. Сегодня мы должны дать ей характеристику, которая будет иметь серьезное значение в суде. Мы глубоко сочувствуем Пете Рыжухину, его подавленной горем семье, которой грозит длинная беда, но я прошу вас быть объективными! Высказываться по докладу и выражать мнение относительно Людмилы Матвеевны.

Зимина не выдержала, тоже поднялась над столом:

— Ребятки! Я вас прошу об одном: постарайтесь взглянуть честными глазами, учесть работу Филатовой, ее способности. Неосторожное, запальчивое слово может решить судьбу человека, его семьи, детей. И еще. Усадебное хозяйство — конечно, опора крестьянина. Потому сейчас и новую деревню строим с одноэтажными коттеджами и всячески помогать в этом направлении будем. Но ведь и сознание должно быть. А то из-за какой-то домушки, которой решил обзавестись, жизнью рисковать? Так что — все учесть надо!

Тишина навалилась на зал. Люди перестали шептаться, с ожиданием смотрели на президиум, президиум — на людей.

Закревский обвел всех взглядом:

— Ну, кто там смелый? Наверное, кто недавно благодарности и грамоты получал? Успех-то — он уверенность внушает. А, Алевтина Николаевна? — спросил, вызывая откликнуться.

Алевтина поняла по-своему: потому обращаются к ней, что Филатова работала теперь в ее звене.

— А что? Я могу… — Алевтина встала, оглянулась, пошла на сцену, остановилась рядом с трибуной. — Я вот только не могу понять, почему снижение? По молоку. Думаю — пастбище. У нас, в Сапунове, конечно, пастбищ много, и Лебедушки тоже оказалися нашими. Конечно, нам благодарности — спасибо, замечают. А я вообще-то считаю, что жить надо заметно. Но в июне и у нас минус получился. И ведь за чистотой молока следим, я, например, сама проверяю, да они и сами работают без утайки. Значит — корма хорошие. А минус — это согнатые два табуна. Приходят — вымя побито и рога поломаны. Нужны дополнительные пастухи. Тут вопрос к руководству… — Она замолчала и сразу наткнулась на Людмилу, сидевшую в заднем ряду с самого края, с поднятой белокурой головою, с аккуратно уложенной, точно на праздник, прической — по усадьбе она могла бегать растрепанная, с кое-как собранными волосами. — Так… А насчет Людмилы Матвеевны… работает хорошо, надаивает, как и я, даже больше, молоко чистое. — Она оглянулась на Зимину, та смотрела одобрительно, даже, показалось Алевтине, с надеждой, и ее как прорвало: — А вообще — это проще простого: погубить человека, если оступился! Ну, оступился! Конечно, как пьяница какой, разгильдяй — вот и будем его жалеть и воспитывать или рукой махнем: ни жарко ни холодно — пускай его. А если человек на виду, в дело душу кладет — такого нам не надоть, мы его вон скорее! А куда торопиться-то? Пускай поработает, пускай вину свою на глазах у народа искупит — хотя бы и Людмила Матвеевна! — И пошла со сцены.

Закревский постучал об графинчик карандашом:

— Так я не понял — ты за какую характеристику?

— А чего понимать? — остановилась Алевтина. — Работает хорошо — и пусть работает, какие непонятные все, — пожала она полными плечами.

В зале рассмеялись, захлопали.

Главный зоотехник, сухопарый и узкий, взойдя на трибуну, повис над ней, утопив голову в плечи, свесив скрещенные руки:

— Я целиком и полностью отношу к себе, как к руководителю цеха, упреки по животноводству, по фермам. Но давайте мысленно пройдемся по последним месяцам: в связи с дождями кормовая база ослабла, но главное — безобразно скармливали корма, а кое-где и губили. Привозят — и сваливают у ворот. Чем меньше рацион у доярки, тем больше она получает — не на один день! А ты привези тележку, развали, но привези на день — так нет, пусть доярка силос будет топтать и сама с ним топтаться.

— А ты где был? — раздался из зала звонкий женский голос.

Все повернули на него головы, но зоотехник ухом не повел:

— Еще немного — и будет упущено летнее время для ремонта. Из двенадцати ворот шестьдесят процентов надо заново делать. Подъезды к воротам не очищаются, надо сделать подъезды, чтобы жижа стекала по стокам или как там. Упрек руководству! Я наблюдал не однажды, как проявляла характер Людмила Матвеевна, — без перехода продолжал он, — самоуправство, скажем мягче — самонадеянность — это есть, при том, что работать она, конечно, может. Но груба! А женщина. У женщины грубость всегда видна. Вообще-то руководить женщине на селе трудновато, ну она и выходит из себя, а потом это растет снежным комом.