Юлия Монакова - Три девицы под окном

Ненароком приоткрыла?! Да Ася тряслась над этой плёнкой, как наседка-клуша над цыплятами!

– Может быть, это какая-то ошибка? – изо всех сил желая ей помочь, произнёс паренёк. – Вдруг вы нечаянно принесли засвеченную плёнку, а нужная осталась дома, и на ней все кадры в порядке?

Да Ася отдала бы всё на свете, чтобы это было действительно так. Но увы и ах – плёнка существовала только одна (если не считать той, что выбросил охранник в Кремлёвском дворце), и она была безнадёжно испорчена.

Тут вдруг её осенило – да ведь это дело рук поганого плешивого репортёришки! Он был ужасно обозлён тем фактом, что Ася перетянула на себя всю его славу. И хотя репортаж в итоге получился отменным, даже оператор показал ей большой палец и сказал, что ей нужно работать в их команде, в Останкино, тот мерзкий тип всё равно дулся всю дорогу до метро, подчёркнуто игнорируя Асю. Даже попрощался сквозь зубы. Ну конечно же, этот скот специально засветил плёнку, когда их фотографировал! Отомстил! Господи, уж лучше бы она попросила это сделать кого-то другого… Хотя бы улыбчивого менеджера Дэвида.

– Нет, – отозвалась она бесцветным голосом. – Никакой ошибки. Спасибо…

Ей было стыдно признаваться девчонкам в том, что её кинули. Ася вообще не выносила выглядеть лузером. Пусть хотя бы в чужих глазах она – всегда на коне, вечная победительница. Поэтому Ася не стала рассказывать историю с засвеченной плёнкой. Зато уж в повествовании о том, как она брала интервью у Дэвида Копперфильда, она не поскупилась на красочные детали!

Разумеется, она записала на видео выпуск новостей, в котором показали её репортаж. И хотя сама Ася мелькнула в кадре всего пару раз – в основном была видна лишь её рука с микрофоном, и даже её голоса практически не было слышно, поскольку сверху наложили голос переводчика – эта запись грела ей душу, хоть немного восполняя ущерб от испорченной плёнки.

Рита с Нелькой традиционно завидовали и смотрели на Асю с восхищением. Есть ли в этом мире хоть что-то, чего она не может добиться? То, что ей не по зубам? Тем более, Ася преподнесла всё случившееся с ней в Кремлёвском дворце с триумфальным видом победительницы. Договорилась даже до того, что руководство канала затем чуть ли не в ногах у неё валялось, зазывая к себе работать на постоянной основе. И что Дэвид рассыпался в комплиментах и любезностях… Вот только фотосъёмка была категорически запрещена, сетовала Ася – и в общем-то, не грешила против истины.

Репортаж подруги засмотрели вместе с ней до дыр и нашли, что Дэвид просто лапочка, и что они с Асей неплохо смотрятся вместе.

– Но, всё-таки, он старый, – вздохнула шестнадцатилетняя Рита с выражением лица «Платон мне друг, но истина дороже». – Ему вот-вот стукнет сорок один год, это же кошмар! Никогда бы не смогла встречаться с мужчиной, который по возрасту годится мне в отцы, – убеждённо подытожила она.

РИТА

В июле 1998 года Рита с блеском поступила на кафедру хореографии питерского института культуры. А ровно через месяц, как гром среди ясного неба, грянул дефолт…

Конечно, Рите с бабушкой приходилось нелегко и раньше. Все эти годы после развала великой некогда страны они жили впроголодь. Особенно трудно стало после смерти дедушки – но ничего, сдюжили. Крутились-вертелись, трудились в поте лица, экономили и подрабатывали. Однако к девяносто седьмому стало казаться, что жизнь потихоньку налаживается, что «лучшее, конечно, впереди». Да и Рита начала зарабатывать вполне приличные деньги за выступления с Дианой Валерьевной – ей даже удалось скопить кое-какую сумму на своё будущее обучение. Они с бабушкой хранили эти скромные сбережения в серванте, в пустой фарфоровой супнице, гордясь тем, что не доверились мошенникам типа «МММ», чьи финансовые махинации несколько лет назад потрясли всю страну. Они считали себя крайне прозорливыми и предусмотрительными, поэтому август девяносто восьмого показался им настоящим концом света. Истинным апокалипсисом…

– Что же теперь будет, Ритуля? – плакала бабушка, когда все их накопления превратились в пшик. Имеющихся денег не хватило бы даже на то, чтобы закупиться продуктами на неделю. Так… разок в магазин сходить, да на пустые прилавки полюбоваться. – Как будем жить? На что?!

Рита сдерживалась и не распускала нюни, однако и сама пребывала в смятении, попутно вслух бормоча какие-то неубедительные слова утешения старушке.

Счастливчиков, предчувствовавших обвал рубля и успевших заблаговременно обменять «деревянные» на «зелёные», среди их знакомых можно было пересчитать по пальцам одной руки. Все остальные оказались такими же нищими, как и они сами. Все сидели у разбитого корыта, выли и сосали лапу. Даже хлеб покупали теперь уже даже не половинками, а четвертинками. Да и то – чёрный…

Кто-то отчаянно пытался обменять жалкие оставшиеся гроши на доллары, опасаясь ещё большего падения рубля. В редких открытых обменниках в те августовские дни царила давка и вились бесконечные змеиные очереди…

Зарплату не платили никому и нигде. Даже в «Останкино». Ася жаловалась подруге, что родители продолжают ходить на работу лишь потому, что их там хотя бы кормят. Что касается научных работников вроде Нелькиных отца и матери, то они и вовсе стали никому не нужны.

И вновь их выручила столь ненавистная Рите фазенда.

Весь конец августа и начало сентября они с бабушкой провели на грядках за сбором урожая для последующей продажи и консервации. Рита запомнила этот период отдельными картинками: ягоды, фрукты и овощи… бесконечная стерилизация и закрутка… ряды пузатых стеклянных банок, выстроившихся на полу вдоль стен и накрытые полотенчиком…

Наконец, немного разогнувшись и с облегчением констатируя, что с голоду, вроде бы, они не помрут, бабушка спросила:

– А когда же ты в институт поедешь, Ритуля? Занятия уже две недели как начались.

– Ну какой институт, ба! – с досадой отмахнулась Рита, вытирая тыльной стороной ладони взмокший лоб. – Не до него теперь. И прекрати этот разговор. Я тебя сейчас тут одну не брошу, – раздражённо заключила она.

Рита, сама того не желая, рассердилась на бабушку за то, что та наступила ей на больную мозоль. Ведь учёба в Питере была её голубой мечтой…

В этот город она влюбилась с первого взгляда – и навсегда. Если Москва всегда казалась Рите неряшливой, аляповато разодетой и крикливой толстухой-купчихой, то Питер девяностых представлялся ей красавцем-аристократом, которого не портит даже некоторая неухоженность и запущенность облика.

Впервые она очутилась в городе на Неве благодаря всё той же Диане Валерьевне. В северной столице проходил конкурс «Танцы народов мира», и преподавательница уговорила девочку поучаствовать с сольным номером. Рита заняла тогда третье место среди юниоров, а конкуренция была неслабая. Ей пришлось состязаться и со знойными «бразильскими» танцорами, и с зажигательными «испанцами», и с развесёлыми «цыганами», и с дикими «африканцами», и с горячими «кавказцами», и даже с утончёнными «индийцами», но не это главное. Она была потрясена красотой Петербурга и очарована им навеки…