Роберто Котронео - Отранто

В очередной раз нашелся некто, принявшийся пересказывать мне события того дня так, будто бы сам там был. Отранто словно бы существовал в расширенном времени, где сто лет равны десяти, где века коллапсируют, как звездная материя, и вся история доступна, спрессованная в ядро величиной с орех. Отранто и есть такое ядро, коллапсирующая звезда, в которой отражается вся вселенная, с ее историей и повседневной жизнью, где годы не движутся, и все обладает способностью к взаимопроникновению. Здесь призраки запросто разговаривают с тобой на улице, здесь все знают, что находятся не там, где находятся, здесь время не линейно, оно сворачивается и, свернувшись, замыкается. Ты можешь бродить по Отранто и ничего не замечать, потому что не умеешь проникнуть по ту сторону видимости. Но если попадешь в застывшее время этого города, то быстро поймешь, что здесь возможно все.

«Синьора, я должен вам сказать одну вещь. Не обижайтесь, но вы мне очень понравились, когда я увидел вас впервые. Я столько лет хожу сюда, что привык разуваться, даже если на улице не грязно. Я знаю здесь всех, и чужестранцев тоже. Отранто, знаете ли, город маленький. И я всем рассказываю, что у меня нет детей, потому что Господь наказал меня за чужую вину. Жена говорит, что это наказание вернуло мне молодость, что я очень изменился, и во мне появилось даже что-то от святого. Чепуха все это, хотя я действительно чувствую себя неплохо. Я не об этом хотел вам сказать. Часто, возвращаясь сюда на повозке, я останавливался передохнуть в садах за стенами города. Вы ведь там бывали, правда? И однажды я увидел сидящую там чужестранку. Прошло уже столько лет. Она была очень красива. И когда я вас увидел, то решил, что это она: вы похожи, как две капли воды. Я не мог поверить в это: ведь только Бог может подарить вечную молодость, оставив человека навсегда неизменным. Синьора, так вы не та женщина, которую я встречал много лет назад, и которую в Отранто называли чужестранкой?».

Нет, я не та женщина. Бог не наделил меня ни вечной молодостью, ни способностью год за годом бродить по городу, то исчезая, то появляясь. Та женщина, на которую я так похожа, и о которой мне говорил еще Козимино, могла быть только моей матерью, хотя это и противоречит любой логике. Я помню себя и отца в комиссариате Мордвина после трех бессонных ночей. Полиция уже начала терять надежду. Если мы ее не найдем, нам выдадут сертификат о предположительной смерти. Я твердила, что мама не умерла, что ее унесло море, а человек в форме, не поднимая глаз, сличал даты на документах о регистрации населения. Он даже нацепил очки, чтобы лучше разобраться. Казалось, его ничего не интересует, кроме документов мамы, найденных на пляже. Они были в равной мере вещественным доказательством как того, что она существовала, так и того, что ее может уже и не быть на свете. Ничто не могло смутить его смиренной любезности, даже сбивчивая речь испуганной девочки.

«Здесь в фамилии буква п или б?», — спросил он, повертев в руках тонкий листок с фотографией.

«Я…», — ответил отец тусклым от усталости голосом.

Для полицейского это было единственное сомнение. Остальное не в счет: в такую погоду в море невозможно остаться в живых. Теперь дело только за тем, чтобы найти тело. Он готов поклясться, что его найдут.

Тела, однако, так и не нашли. Дни шли за днями, и смерть становилась все более предположительной и все менее определенной. Когда старичок из Галатины поведал мне, что знавал женщину, как две капли воды похожую на меня, я почему-то вспомнила быстрый, из-под ресниц, взгляд полицейского, спрашивавшего мамину фамилию. Теперь я так же поглядывала на старичка, стараясь понять, случаен его визит или его кто-то прислал. Я уже давно не видела Ахмеда. Что же до белокурого доктора, то я к нему больше не пойду, и пусть он хоть вовсе пропадет. Теперь снова появился старик, и мне опять стало не по себе: места, обстоятельства, воспоминания и совпадения начинали явно складываться в некий рисунок. Даже усталая беспечность отца, занятого своими красками, казалась мне тайным предзнаменованием, которое я должна со временем понять. И огромная мозаика, где были уже предначертаны все сражения и совпадения, оракул из тысяч пластинок, назначена мне, как ребус, для разгадки. Мое призвание — спасти ее от вековой пыли истории и снова вернуть ее вечности. Я сделала такую мозаику, в какую мог сложиться только Отранто, город-мученик, город вне времени. Эта мозаика должна навеки остаться неизменной.

«Покажете мне обновленную мозаику?», — спросил старичок с таким видом, будто он был хозяином соборного пола, и спрашивал только из вежливости. Он, казалось, и не ждал ответа на свою просьбу: его не волновало, возьму я его с собой в собор или нет. Мозаика принадлежала ему и таким, как он. Каково же было мое предназначение? Сказать ли ему, что та женщина была моя мать? А если скажу, то вдруг я раз и навсегда войду в это искривленное, двойственное время и уже не смогу выйти из него? И стану появляться на перекрестьях городских улиц как полуденный демон, сама не понимая, кто я: живое существо или видение. А почему не воспользоваться этой привилегией среди привилегий? Что означает в мозаике фигура короля Артура, скачущего на козле? Народное верование гласит, что король Артур был проводником заблудших душ. Если и есть в мире место, где полно блуждающих, неприкаянных душ, так это Отранто. Пусть уж король ведет нас всех, и меня в том числе.

Словно подслушав мои мысли, старичок обернулся и спросил с видом жреца древнего культа: «Убрали ли вы корону с головы короля Артура в мозаике?».

И я тут же ответила, почти испугавшись: «Откуда вам известно, что короны не было?».

«Синьора, ведь мы здешние, понимаете. Если уж мы этого не знаем…».

«Я и то не знала, что корону сделал в XIX веке неумелый реставратор».

«Он вовсе не был неумелым, он всего лишь выполнил приказание».

При этих словах глаза его сверкнули, но лишь на миг; так порыв ветра приоткрывает дверь в незнакомую комнату, и ее изображение успевает отпечататься на сетчатке глаз, и тут же гаснет. Взгляд старичка снова сделался добродушным:

«Он не был неумелым, корону надо было надеть, потому что мало кто верил, что это король, и ему назначено вести за собой души. И никому другому. Однако здесь я должен остановиться».

Я попросила его не останавливаться, сначала вежливо и робко, а потом, встретив его бесстрастный, тяжелый взгляд, потеряла всякий контроль над собой. Впервые вопросы посыпались сами собой. Впервые я не теряла сознания, не просила о помощи, не просыпалась опустошенная и раздавленная реальностью, которой не понимала. Я сознавала, что мне назначено соединить две тоненькие ниточки, связующие случай и предначертание и высвечивающие невероятные миры. Я жила в Отранто, не понимая, кто я. Я сидела на берегу моря и ждала событий как мученица из страшной сказки. Я ждала турок или при зраков турок. Я ждала, что неприкаянные, лишенные душ люди запляшут вокруг меня, как в шабаше. Но теперь; должна сорвать покров, даже если это будет стоить мне жизни, должна войти в тот мир, которого поначалу стремилась бежать. Откуда старикашка из Галатины мог знать что когда-то в мозаике на голове Артура не было короны? И что он хотел сказать словами «мало кто верил»?