Роберто Котронео - Отранто

Роман «Отранто» — второе произведение итальянского писателя Роберто Котронео, с которым мы знакомим российского читателя. Как определить жанр этого романа? Пожалуй, точнее всего было бы назвать его «романом идей» или «романом аллюзий» и расшифровать: «умозрительная притча гностического толка».

Роберто Котронео — автор до чрезвычайности интересный, и, работая с его книгами, переводчик открывает для себя все новые и новые слои подтекста, связанные с различными идеями: философскими, художественными, этическими.

Бесполезно искать в новом романе итальянского философа драму живых человеческих характеров. Его волнует другое: проблема контактов сопредельных миров — мира реального и мира иррационального; проблема маргинальной, то есть пограничной зоны между двумя мирами и поведение человека, попавшего в эту зону.

Что есть судьба? Что есть творчество? Что есть истина? Чем определяются эти понятия и где пролегает путь к их постижению? Вопросы не новы, и на них известны очень яркие ответы: «Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова, так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти». Очень человечная по сути реплика Булгаковского Иешуа в своей парадоксальности перекликается с озарением героини Котронео Велли: «А что, если к истине не причастны ни боги, ни люди, ни разум?».

Велли делает последний рывок, находит в себе силы для постижения и озарения, поняв, что у нее нет другого выхода, и надо подчиниться силе, именуемой судьбой. Она избавляется от страха и отыскивает ориентир в той самой маргинальной зоне, куда по воле судьбы попала. Она добровольно выходит из маргинальной зоны в зону потустороннюю, то есть идет на жертву, отказываясь от статуса реального человека и принимая статус фантома. С этой точки зрения роман очень необычен, так как в нем смещены все привычные для нашего сознания акценты. Мотивация жертвы здесь решена не в рамках христианской морали (жертва ради любви, милосердия или искупления), а, скорее, в рамках морали античной, от которой мы давно отвыкли: не нарушай порядка вещей, определенного роком. А порядок этот, по одной из мыслей автора, определяется чистым произволом, случайностью, и лишен всякого смысла. И возникает образ «Бога, играющего в кости». Противиться этой логике, которая состоит в отсутствии логики человеческой, бессмысленно.

Читателю, не знакомому с гностическими учениями, философией Платона, с традициями обряда инициации, с персонажами, напрямую связанными с «зоной перехода», этот роман скажет гораздо меньше, чем может сказать. Но читать его будет все равно интересно, потому что в нем присутствует свойственное Котронео ощущение тайны, загадки и тот особый «нерв» повествования, который всегда выдает незаурядность автора. В том и сила по-настоящему талантливого произведения, что в нем угадано равновесие текста и разных уровней подтекста, и оно вызывает одинаковое волнение и у «посвященных» и у «непосвященных» читателей.

Голландская художница приезжает в Отранто, самый восточный город Италии, чтобы принять участие в реставрации грандиозной мозаики XII века, занимающей весь пол кафедрального собора. Постепенно она начинает понимать, что ее появление здесь не случайно, а предопределено таинственной семейной историей, нити которой тянутся из глубины веков, образуя неожиданные и загадочные переплетения.

Если Prestoconfuoco — роман о музыке, то в Отранто центральное место занимает свет. Это свет северных и южных краев; светотень Рембрандта и тени от замка и городских стен. Но это также и свет полуденный, порождающий призраки и демонов, мистический свет христиан и арабов. Отранто — книга о снах и о свершении предначертаний. Всех ее персонажей можно принять за порождения воображения рассказчицы: и мать, умевшую гранить алмазы и исчезнувшую в море; и отца-художника, умевшего виртуозно копировать фламандских мастеров и всю жизнь мечтавшего о ярком свете юга; и призраки, бродящие по городу и взывающие к трагически жестоким событиям и жертвам, сделавшим Отранто из ряда вон выходящим местом, finisterrae, краем земли, сыном жестокой случайности.

Голосу главной героини вторит контрапункт другого голоса, который повествует о событиях, забросивших голландскую художницу в салентинские края.

Это переплетение голосов прослеживается на протяжении всего романа, как мозаика падре Панталеоне покрывает целиком пол храма. И смысл ее рисунка проясняется только к концу повествования об истине и случайности, о святости и неизбежности. Роберто Котронео трудился над мозаичными пластинками легенд и судеб, сплетен и пророчеств, снов и предчувствий. Он воссоздал нелегкую алхимию цвета, он высветил яркой вспышкой света, сошедшей с пейзажей, и людские жизни, и беспокойную игру теней, и суровые слова, начертанные на страницах книги.

Теперь я знаю точно: демоны выбирают для появления именно полуденный час, когда солнечные лучи сверкающим дождем падают из самого зенита, а небо обретает такую насыщенную голубизну, какую можно увидеть только в Отранто; в других местах небо всегда кажется чуть выцветшим. Я брожу под этим невероятным небом, под солнцем, сгущающим каждую тень, по извилистым улочкам, по ступенчатым спускам и подъемам мимо мощных стен и непроницаемых дверей: в городе сохранился страх, что снова придут турки и начнут рубить головы. В полдень кажется, что розетка о шестнадцати каменных лучах на фасаде кафедрального собора завешена темным занавесом, и это просто черный круг, резко выделяющийся на фоне ослепительно белого камня. Временами, несмотря на яркий солнечный свет, перенасыщенное синевой небо приобретает на горизонте густой грязноватый оттенок. Море, окружающее город-крепость, присутствует в каждой улочке тихим эхом бьющих в бастионы волн. Но не надо думать, что волны плещутся и тогда, когда, как сейчас, нет ни малейшего дуновения ветерка. Гомер рассказывает, как Улисс плыл с попутным ветром, пока ветер неожиданно не стих, словно Бог усыпил волны. Именно тогда он и услышал сирен.

Это случилось в полдень. Сейчас тоже полдень. Августовский полдень. Я пытаюсь найти призрак, который перенес бы меня туда, где я никогда не бывала, и дал бы наконец долгожданное облегчение. Ведь именно в этот час солнце останавливает свой бег, чтобы полюбоваться плясками сатиров и их подружек. Полдень — время неподвижное. Я чувствую себя в плену у светового дождя, у лучей, что падают отвесно, словно сплющивая все вокруг. Плечи мои горят, как поцарапанные. Мы одни на маленькой августовской площади, я и кафедральный собор. Он словно приглашает меня войти и укрыться от раскаленных лучей, посланных богом света. И мне хочется сказать: люди, не изумляйтесь, ведь и там, где все на свету, где все кажется ясным, может оказаться тайна. И я ищу полуденного демона там, где много раз его видела. В городе призраков привидения являются не по ночам, а в полдень.