Роберто Котронео - Отранто

Глядя на чужестранку, я вспоминал, как она выглядела, когда на миг, всего лишь на миг, я обернулся и посмотрел на нее. Это было за несколько дней до того, как ее отняла у меня жестокость турок.

Уходя, я обернулся. А она, больше не обращая на меня внимания, откинула голову назад движением, которое заставило меня затрепетать. При этом ее волосы рассыпались по плечам, глаза закрылись. Она больше не думала обо мне. Моя ночь кончилась.

Кто знает, зачем я обернулся. Она и не посмотрела на меня. Я заметил, что небо меняет окраску, словно выцветая, и поглядел на море. Стояла тишина. Ни звука, кроме шороха ее волос.

Казалось, морские волны сгладились, поглощенные богом, который ждал, когда же они, наконец, взревут, и кончится эта невозможная тишина.

Главный управляющий внимательно оглядел мое легкое льняное платье. «Мы вас ждали. Пойдемте, я вам дам прочесть кое-что». Я подумала, что дело касается мозаики, и улыбнулась. Однако он провел меня в капеллу Мучеников и указал на латинскую надпись, которая гласила: «Hoc lapide cives sua guttura turcìs truncanda ob Christi deposuere fidem. A. D. MCDLXXX». Он тоже улыбнулся и спросил меня: «Вы понимаете по-латыни?» Я начала читать: «В год от Рождества Христова 1480-й жители города сложили головы на этот камень, дабы быть обезглавлены турками за веру в Христа». Сложили головы, дабы быть обезглавлены. Как жертвенные животные. Здесь речь идет не о жестокости, а о покорности. Никаких криков и воплей отчаяния, все разворачивалось с сакральной торжественностью. Турки взяли Отранто и обезглавили всех его обитателей, отказавшихся отречься от христианской веры: восемьсот мучеников. Их тела целый год оставались без погребения на солнце, и (о чудо!) тление не коснулось их, пока турок не прогнал Альфонсо Арагонский, герцог Калабрии. Только тогда мучеников похоронили, а их кости потом поместили в кафедральный собор.

Сложили головы, дабы быть обезглавлены. Великая жертва. Но, прежде всего, жертва полуденная. По крайней мере, для первого из них, убитого точно в полдень. Впрочем, вся эта торжественность, может, и придумана. Говорят, что турки, входя в город, подняли такой крик, что нильские журавли нырнули в воду. Христиане были так напуганы и потрясены их непривычной манерой воевать и кровавой резней, что умирали от страха раньше, чем их хватали.

Главный управляющий с гордостью показал мне камень, на котором рубили головы. Кто бы ты ни был, если ты приехал в Отранто, тебя сразу предупредят, что это город мучеников, зверски убитых за Христа, с Христом, во Христе. В кафедральном соборе под высокими хрустальными колпаками сияют их кости. Едва прибыв в город, ты слышишь историю, что повторяется, как эхо, с самого 1480 года. Сначала убили грудных младенцев, оторвав их от матерей: кого зарезали, а кто умер от ран. Беременным женщинам туго перевязали животы, буквально выдавив недоношенных детей, которые тут же умирали, барахтаясь в крови. Остальных женщин, прежде всего девственниц, сначала отдали на поругание туркам, задрав им юбки и связав руки, а потом перебили почти всех. Только самых красивых оставили для пополнения гаремов. Все, кто живыми попали в руки неприятеля, были обезглавлены. Франческо Дзурло, военачальника идрунтинцев [3] Идрунтинцами называют жителей долины реки Идро. , арестовали, обезоружили, а потом разрубили пополам. Все масло, которое нашли в домах, вылили на улицу, расколотив амфоры и бутыли, и оно потекло по городу, как вода.

Всего двадцати воинам чудом удалось спастись, многих взяли в плен. Интересно, сколько времени оставались следы крови на стенах домов, на ступеньках узких улочек? И как забыть весь этот ужас? Турки держались в Отранто дольше года, предпринимая отсюда очередные вылазки. Легенда гласит, что целый год тела мучеников, и только мучеников, оставались нетронутыми на солнце и на ветру. Остальных сбросили в море. Но если даже ты приехал в Отранто и ничего про это не знаешь, то бродя по улицам, все равно ощутишь, как демоны касаются тебя. Идрунтинцы никогда не чувствуют себя в безопасности. Может, именно поэтому здесь так расцветают легенды о привидениях. Если демоны существуют, то это место густо ими населено.

Мозаика открывала мне тайны города, при условии, что я возвращу красоту и четкость ее рисунка городским призракам. Я не представляла себе, сколько этих существ ниоткуда придут ко мне, чтобы рассказать о вещах, которых не мог знать никто. Они появлялись по мере того как я приводила мозаику в порядок. Кто это были? Призраки, полуденные демоны? Обыкновенные люди, которых связывало тайное знание, пришедшее издалека и доступное лишь немногим? Что было до меня старику, который явился вскоре после моего приезда, чтобы сказать, где смогу я найти среди персонажей мозаики портрет падре Панталеоне? У старика была всклокоченная седая борода, нечесаные волосы и глазки, похожие на маленькие щелки. Красноватая кожа на щеках приобрела пунцовый оттенок и пестрела лиловыми прожилками. Вместо палки он опирался на кривую узловатую ветку дерева, ноги были обуты в сандалии. Я не испугалась: взгляд его лучился добротой, а беззубый рот таил улыбку. Он громко постучал в дверь, заявив, что пришел издалека, и спросил меня, известно ли мне про Галатину. Я знала, что это была деревня в окрестностях Отранто. Он улыбнулся и сказал: «Ну да, ну да». Откуда он знал, кто я такая, и почему из своей далекой деревни пришел именно к моему дому? Я уже достаточно хорошо говорила по-итальянски, и все-таки боялась, что не пойму его до конца. Уже с появления первого гостя я поняла, что была какая-то связь между реставрацией, которой я занималась, и личной судьбой того, чей контур я пока не могла очертить. Старик из Галатины принес мне бутылку масла: «Оно хорошее, но будьте осторожны, разбить бутылку масла — к несчастью. Городу это тоже принесло несчастье».

Я промолчала, он тоже ничего больше не сказал и ушел. Я видела, как он медленно удалялся, спускаясь по ступенькам, и постепенно исчез. Кто он был? В деревне, похоже, никто о нем не беспокоился. Я многим рассказала потом этот эпизод, но мои слушатели восприняли его безразлично. Только хозяин, что сдавал мне комнаты, выходящие на площадь перед кафедральным собором, розетка которого, вставленная в раму стены, все норовила заглянуть в мое окно, будто напоминая о себе, вспомнил, наконец, старика, который приходил из Галатины и часами глядел в соборе на мозаику.

Я выросла в семье мореплавателей и коммерсантов, мне не привыкать к новым людям и к странным лицам, и поэтому я перестала думать о старике из Галатины. Теперь я понимаю, что после его появления мне надо было бы обратить больше внимания на чуть согнутую фигуру, которая, казалось, высматривала кого-то на узкой улочке, ведущей от моего дома к замку. Но тогда она запечатлелась в моем мозгу, как эскиз, набросок для памяти. Я была увлечена другим сюжетом, но о нем ни за что не рассказала бы даже светловолосому доктору. Иногда случается, что загадка приобретает черты собственности. Бесполезно делиться с кем-то, чтобы стало уютнее и не так страшно. Рациональность крепко держит нас в плену, и мне самой долгое время казалось, что я обитаю в зоне, свободной от иррационального.