Дмитрий Пригов - Мысли

Некоторым может показаться, да в общем-то так оно и есть, что я, имея вполне определенное отношение к данному направлению, все это говорю в свою защиту, оправдание и в поспешную опережающую реализацию упований. Ну что же, возможно, так оно и есть. А что, нельзя? Можно! Тем более, вспомним, речь-то идет вовсе не обо мне, а об Андрее Викторовиче Монастырском. К тому же, что сценарий задержанной, продленной жизнеспособности несколько сокращает период неприятного мертвого состояния и ускоряет процесс перехода в другой модус бытия, и уже сейчас мы наблюдаем некоторых молодых людей, не вступающих под знамена концептуализма, но наследующих как бы через поколение его приемы и традиции. Но это так, к слову.

А если снова вернуться к прямому предмету нашего повествования, то предыдущее жесткое противостояние нового поколения художников с концептуализмом было во многом осложнено конкретной и удручающей неструктурированностью и неинституционализированностью новой местной объявившейся культурной ситуации. Явившись на открытой культурной арене, практически почти одновременно все вместе стали бороться за реализацию символического капитала в реальный в пределах вот-вот ожидаемых к возникновению художественных институтов. Естественно, что у концептуалистов символический капитал был посолиднее и даже временами чрезмерно солидный, настолько, что требовал, дабы не загнить, немедленной реализации и не терпел отсрочки и ожиданий. Посему целое поколение выдающихся (не побоимся этого слова и этой оценки) деятелей российского изобразительного искусства отбыли в места возможной быстрой реализации этого капитала. Не нам оценивать их достижения и результаты, в любом случае они значительны и поучительны. Мы о другом. Так вот, на значительно разряженной московской сцене оставшиеся представители концептуализма пытались привычными, несколько уже архаизированными способами, обращаясь к несуществующим институтам и по-прежнему порождая кулуарные квазиинституты, противостоять новому поколению, которое в отсутствие тех же институтов активно обратилось к существующим — массмедиа. Я сейчас подумал, что, очевидно, все-таки столь велики были влияние и авторитет концептуализма и концептуалистов, что даже борьба с немногими из оставшихся отнимала столько сил и энергии у молодых. Ну, конечно, нельзя было не принять во внимание и передел внешних рынков, где как раз на тот момент концептуалисты доминировали и даже, в какой-то мере, диктовали условия внешнему сообществу по отбору и валоризации российских художников. Но вот окончательный крах местных утопий, снижение пафоса внутрироссийского (во всяком случае, внутримосковского) противостояния, успокоение внешнего рынка и вообще всей перебудораженной 80-ми годами мировой арт-коммуны привели к возможности появления данного номера и констатации определенного факта российской художественной истории — закончился большой и славный период концептуализма (закончился в том самом, многажды мной оговариваемом смысле). История и в нашем регионе наконец возобладала над вечностью.

Я так подробно останавливаюсь на и так много говорю о проблемах институционального доминирования и власти, потому что они весьма актуальны, существенны для всего современного искусства. Собственно, они всегда были важны, но в наше время они просто откровенно эксплицированы и тематизированы. Из проблемы социокультурной они стали проблемой культурно-эстетической. Вернее, наложились на нее.

В смысле историчности самого факта завершения концептуального периода российского искусства важна достаточная протяженность периода его становления и бытования. Думаю, что благодаря этому сложились и определились в истории концептуализма три классических возраста направления: начальный — становления, достаточной (насколько это возможно в таком отрефлексированном направлении, как концептуализм) простоты и прямоты жестов, средний — классический период самоосознания и усложнения, и завершающий — маньеризма и самоцитатности. Заметим, что эти возраста стиля отнюдь не реальные возраста его участников, столь перемешанных, по причине нынешнего тотального несовпадения возрастов биологического и культурного. Однако в концептуализме все-таки и в этом смысле прослеживается определенная упорядоченность. Несомненно, Монастырский относится ко второму, классическому периоду-возрасту концептуализма, периоду завершения его самоосознания.

Если Кабаков до настоящего времени (и неважно, насколько лукаво и притворно) отыгрывает роль маленького забитого человечка, вступившего в пугающую огромность подавляющей все и вся культуры: — А я что? Я ничего. Я сейчас отойду в сторонку. Я только так. Я ничего, собственно, и не хочу. Если Рубинштейн по-прежнему частный человек, порождающий тексты, почему-то вдруг приглянувшиеся кому-то за пределом узкого круга друзей, то у Монастырского уже ощущается сознание собственного значения и права на влияние и власть. Недаром вместе с Сорокиным долгое время они составляли некие табели о рангах, к которым относились с достаточной степенью игровой и просто серьезности и которые в ту же меру серьезности, если не более, воспринимались художественным окружением. И у Сорокина, в отличие от помянутого милого, человечного Рубинштейна, уже есть ощущение собственного права и самоощущение великого русского писателя (припомним его симптоматичную неприязнь к шестидесятникам как неправедно захватившим власть и влияние и все никак не хотящим отдать их — и в общем-то он прав). Надо заметить, это органично и соответствует позиции в возрастной сетке помянутого концептуализма. (Заметим, что у первого поколения концептуализма тоже были вполне определенные властные амбиции, но не в такой степени принятые без нравственно-эстетических колебаний и практически не эксплицированные.) Сложное же идейное оформление и мотивация деятельности Монастырского и Сорокина, с открытой эксплицитной апелляцией к мистическо-мантрическим восточным практикам у первого и фрейдистским садомазохистским комплексам у второго, вполне отличается от внешней лаконичности, простоты, даже, не побоимся этого слова, трогательной наивности жестов представителей первого поколения. Даже в закрытой и самоизоляционной ситуации 80-х годов, в акционных действиях с приглашением, задействованностью в них всех влиятельных фигур данного круга присутствовали несомненно, если и не откровенно, элементы претензии на власть, завладение и доминирование, да простит меня Андрей Викторович. Я ведь в лучшем смысле этого всего вышеперечисленного. Я ведь в оправдание названия статьи. А то так бы и было просто — Моно-стырский.