Дмитрий Пригов - Мысли

Москва сама по себе город не очень большой, но населенный, раскинутый, трудноохватываемый, большой в общем-то, даже очень большой, гигантский, безмерный даже — миллионов десять, я думаю, а то поболе. Из этого числа женщин где-то чуть больше 50 %, так процентов 67,8–67,92. Дети составляют примерно треть от всего населения, то есть миллионов 40. Треть же составляют и старики со своими старухами. Рабочий класс столицы составляет примерно процентов 60–75 от общего числа занятого населения. Половина от оставшейся части — работники сферы обслуживания, транспорта, рыболовецких и охотничьих хозяйств. Другая половина — это административный аппарат. Оставшиеся являют собой научных работников, работников культуры, Героев Социалистического Труда, народных учителей и художников, академиков, лауреатов Ленинской и Нобелевской премий, таких как Уланова, Плисецкая, Кербель, Леонов, Шостакович, Прокофьев, Сахаров, Вознесенский, Бродский, Аганбегян, Ростропович, Рихтер, Капица, Солженицын, Айтматов, Глазунов, Чебриков, Маяковский, Сартр, Римский-Корсаков и др. Национальный состав, как вы успели заметить, весьма и весьма пестрый, с небольшими отклонениями от нормы, правда, весьма существенными, порой полностью искажающими реальную картину нашего времени.

В общем, народу много, и весь он как бы размазан по огромной территории белого снежного пространства, изредка перебегаемого небольшими, а то и большими горными хребтами, поросшими огромными массивами густой хвойной растительности, и голубыми, а вернее, даже черными и непрозрачными гладями вздымающихся вод, окаймленных как бы обгрызенными глыбами ледяных торосов и ледяной кромкой замерзших краев.

Все это раскинулось плоско, низко и горизонтально, и только Милицанер вертикален. При низкой облачности голова его порой теряется в небесах, а при сильном снегопаде ноги его по колено врастают в землю. Кстати, Милицанер вертикален по определению, как, скажем, воин — по определению мертвый и горизонтальный; а Милицанер — вертикальный; а воин — горизонтальный, как, скажем, баррикады, преграды, рвы, линия Мажино, эшелонированная оборона, система долговременных и подвижных огневых точек обороны, оборонная и наступательная военная доктрина, стратегия побеждать и др.; а Милицанер — вертикален, ноги — здесь, а голова — там (я уже говорил об этом! — что говорил? — ну, голова небеса пробивает, а ноги в землю уходят! — ну и что? — как, ну и что? ведь непривычно! — а чего непривычного? обычное дело! — ну, тогда ладно!); а воин — горизонтален, вытянут вдоль, как граница непроходимая; а Милицанер — вертикален, как медиатор. Никто и никогда не видел Милицанера горизонтальным. Ты видел? — Нет, я не видел! — А что же ты говоришь? — А что я говорю? — Что видел! — Нет, но говорят, что кто-то видел! — Ну, конечно, ему не чуждо ничто человеческое, и он порой бывает женат, но когда идет под руку с женой, он как бы смущается этим почему-то, ведь он есть пример государственности! — Но и семья ведь есть государства ячейка! — Да, да, но слишком уж близка, скажем, к нечистой земле и всяким прочим снижающим приметам! — Понятно, понятно, он ведь есть государственность в самой своей чистоте, почти что себя этим уничтожающая (тоже, кстати, трактуемо как стихотворная строка):

Это надо понимать серьезно и ответственно. Хотя ситуации, естественно, бывают разные, иногда комические даже, иногда трагические, иногда комические и трагические одновременно.

Вот такой случай. Одна женщина почти целый день стояла за какой-то редкой шубой, и ей удалось достать эту шубу. Но пока она стояла, она съела какой-то недоброкачественный пирожок, и у нее страшно схватило живот. Она побежала, отыскала неосвещенный подвал, справила в кромешной тьме свою нужду, как чувствует, что кто-то медленной и влажной ладонью нежно проводит по ее обнаженному еще заду. Она в ужасе бросилась бежать. Только выбежав, она заметила, что оставила в подвале драгоценную шубу. Как вы понимаете, вернуться не было никаких сил, но и оставить дорогую вещь тоже было немыслимо. Ну что же делать?! — Как что? — Да, да, что делать? — Как это что? Ну что ты все время спрашиваешь: как что? Что ей делать? — Обратиться к Милицанеру! — Вот, вот она и обратилась к ближайшему Милицанеру. Пошли они вместе, осветил Милицанер своим фонариком подвал и обнаружил обосранную, лежащую в беспамятстве пьяную личность. А что делать? — Что делать? — Ну, мы бы с вами схватили бы просто нашу шубу и бежать? — А он что? — А он вынужден был доставить обоих в отделение Милиции, вернуть гражданке шубу, но и взыскать с нее штраф за оскорбление личности! — И был прав! — Конечно, был прав. Вот история: ужасная (конечно, помнишь, как в темноте кто-то тебя по голому заду жутко поглаживает!), комическая (конечно, смешно) и отвратительная.

Или другая история. Однажды на девочку налетел Пожарный — глаза сверкают, огнем и паром дышит, обвязал ее своими множественными телами, душит и не пускает ее. Но тут подскакал Милиционер, согнал Пожарного с девочки, не устрашившись оскала трех его голов, и загнал обратно под землю. А девочка впоследствии родила сына — Морячка, Голландца Летучего.

Но это так, чтобы дать конкретное представление о работе Милицанера.

А вот, скажем, Милицанер встречает Моряка и говорит ему: Послужи-ка, брат, народу!

Или встречает террориста и говорит ему: Ты — дисгармоничный духом анархист, а я есть правильность на этом свете! — А я люблю волю, уйди! Не посмотрю, что вооружен, убью! — Милицанер же отвечал как власть имущий: Ты убить меня не можешь! Плоть поразишь! Порвешь мундир и кожу! Но образ мой мощней, чем твоя страсть!

То же самое трактуемо как строка стихотворения:

<���НРЗБ> А защитит? кто защитит-то нас? кто защитит от бед и напастей нас? — только Милицанер! Когда темной ночью среди мрачной улицы в пустоте, среди шарахающихся и перебегающих теней, чуя спиной чье-то дыхание настигающее, чьи-то пальцы на шее своей, тонкое лезвие игривое в подобранном от ужаса боку своем, лязг клыков чьих-то над ухом самым своим, хохот, визг, вой и взлязгивания, потоки жижи, бульканье и вскидывания, разломы прямо через Площадь Красную пробегающие и в Андах гулом отзывающиеся, град камней огненных с Университета на Ленинских горах сыпящихся, лава и потоки огненные ревущие! и вдруг Милицанер, вертикально стоящий! и ты бросаешься к нему: О, дядя-Милицанер! защити! спаси! Он гладит тебя с мягкой своей улыбкой по головке, а ты все рыдаешь: дддядддя-Милицанер! А он все гладит тебя по головке: Да, да, все это трактуемо как конец света, дитя мое, но терпи, терпи, блюдя закон! — Ддддядддя-Милицанер! Прими его, как камень в сердце! — Да, да, дяденька-Милицанер! — Закон, закон! он над всем царствует победу!! — И над хлябями этими! — И над хлябями! — И над потоками камней огненных? — И над потоком камней огненных! — Неужели и они усмиряемы? — И они усмиряемы! — И над ужасом? — И над ужасом! — Но ведь бывает иногда такое неописуемое, такое немыслимое, что миллионы содрогаются и падают ничком, шкурой звериной содрогаясь, ведь бывает же такое? — Бывает! — Ведь бывает же, что нету сил низших и высших? — Да, бывает! — И что же? — И над этим всем закон царствует победу! — Неужели, неужели, это ты Сталина убил?! — Да, я! — Ты? Ты? Ты убил Сталина? — Да, да, я его убил! — Но ведь он же был непобедим! — Да, непобедим, но я его все-таки убил! — Ты убил? — Я убил! — Ты, ты убил? — Я, я убил! — Господи, это ты убил! — Да, я убил! — Не верится, не верится, что ты убил! — Да, я убил! — Ты убил! — Я убил! — Ты убил! — Я убил! — Ты убил, убил, убил! — Да, да, я убил! убил! убил! убил!