Макс Неволошин - Срез

— У нас здесь пятнадцать деревень и в каждой — вождь. Если вождям надо договориться, они зажигают ритуальные костры. Обходят дома, беседуют с людьми. Созывают большой вигвам. А потом размещают информацию на фейсбуке.

Ещё типаж — гиперсоциальная тетушка-болтунья. Гениально раскрыт в комедии «Стой, или мама будет стрелять». Беда, если такая оказалась рядом с вами в экскурсионном автобусе или на маленькой яхте. Можно пересесть, однако это не спасет. Жестяной голос слышен отовсюду.

— Откуда вы? — допрашивает тетушка новую жертву.

— Из северной Дакоты.

— Там, наверное, ужасно холодно. А я из Новой Зеландии. Бывали?

— Нет… мы пока…

— Всенепременно посетите — незабываемо, удивительно. Я сама живу в Окленде, у меня там семья. Ещё родственники в Напиер, Веллингтоне, Роторуа. Есть друзья в Пальмерстоне, Крайстчерче, Данедине… У меня, знаете, везде родственники и друзья. А вы, кажется, из Америки?

— Из северной Дакоты…

— Понимаю. Холод, должно быть, собачий, приехали греться, да?

Тетушка грустнеет.

— Странно, ни одного знакомого в тех краях! Зато у меня есть друзья в Нью-Йорке, Ванкувере, Чикаго, Сан-Франциско и Майами. Сейчас подойдёт моя дочь — у неё обязательно найдется кто-нибудь из северной Дакоты.

Жена поделилась сценой у раздачи мороженого. Девяностолетняя бабушка выстояла очередь из трёх человек. Получив заветный конус, моментально откусила верх. Осмотрелась и быстро кусанула ещё два раза.

— Что старый, что малый, — улыбнулась жена.

— Или каждая минута на счету, — ответил я.

Ещё одна бабуся, а может, та же самая. Люди за девяносто похожи как братья и сестры. Как младенцы в роддоме. Движения излишне отчётливы. Взгляд сфокусирован на другой реальности. Короче, Фиджи. Автобус-челнок, рейсы от корабля до центра города. Элегантная, худая бабушка медленно двигается по салону. Открытый зонт над головой ей мешает. А в салоне, как назло, одни китайцы. Старушка, всматриваясь, жалобно кричит:

— Это автобус на корабль?

Сплоченное китайское молчание.

— Это автобус на корабль?!

— На корабль, — вздыхает кто-то.

Бабуся успокоилась, складывает зонт. Безуспешно. Так и везла его открытым, загородив проход.

С русским языком надо осторожнее. Соотечественников в круизе хватает, и они не всегда заметны. Хорошо, что русские обычно беседуют громко. И почему-то главным образом — о деньгах. Вспомнили бы там Чехова, Фолкнера… На худой конец Водолазкина. (Удачная, кстати, фамилия для писателя. Можно давать премию, не читая.) Так нет. Все-то им: цены, курсы валют, дьюти фри, поборы на таможне… Мы с женой общаемся тихо. Можно сказать, по губам. Затем выясняется, что говорили на близкие темы. Я, например, — о Чехове. Жена — о Стейнбеке. Поэтому диалог живой и содержательный. Только раз я прокололся. Увидел в ресторане двух конкретных пацанов. Мощные шеи, пуленепробиваемые лица.

— Смотри-ка, — замечаю с ненужной экспрессией, — вон двое, типичные бандиты.

Ребята покосились в нашу сторону. Минуту спустя, один говорит:

— Ещё по сто, и валим отсюда.

Опа…

Наутро видел их в спортзале. Один жал штангу, другой качал бицепсы размером с мою голову. Оба глянули так, что я вдруг представил себя за бортом — ночью. Повсюду черная вода, захлебываюсь… И огни корабля исчезают вдали.

Чем бы закончить позитивным? Люблю закат на океане. Линия воды параллельна нижней кромке облаков. А выше — театр масок, лиловых, розовых, изменчивых существ. Рыбы, мопсы, тигры, крокодилы… Караваны слонов. Отвернешься на миг — там не слоны уже, а лица: клоуны, политики, диковинные злодеи. С галерки надвигается туча, вот-вот грянут мокрые аплодисменты. И бармен подаёт сигнал.

Недавно сочинилось одностишие: «мой вкус испорчен Чеховым и Чейзом». Ничего общего кроме «Ч»? Хм. Оба кратки, внятны, динамичны. Описаний минимум. До описаний ли, когда происходит что-то интересное? Я к тому что про свою кошку мог бы настукать страниц тридцать. Но уложился в три. Авось кто перепутает сестру таланта с братом. Итак.

Мы отдали за нее 190 австралийских долларов. По местным ценам недорого, особенно если кошка симпатичная. А Тиша с детства была — хоть на подиум. Хорошо еще, что сирота беспородная. Ангора или шиншилла такого обаяния стоили бы втрое. И все-таки я сомневался пока не увидел ее лично. Затем выяснилось, как она похожа на меня и жену. До чего она наша. И тогда я осознал: нам ее, можно сказать, подарили.

Приехали в супермаркет. Жена пошла за котячей едой, лотком и шампунем.

— Придумайте имя, — сказала, — я быстро.

Я гладил оранжевый лоскут пальцем. Ладонью там гладить было нечего. И думал о том, что если 190 баксов разделить на двадцать лет без кошки, получатся… смешные деньги. Тут лоскут развернулся в существо. В потемки моей души заглянули синие глаза. Послышалось беззвучное мяуканье.

— Да ладно, — сказал я, — поспи еще. Все хорошо. Тише, тише…

— Ну что, придумали? — спросила жена.

— Чего?

— Имя.

— Кажется, да.

— Лёгкое недомогание, — уверяла продавец, — обычное дело. Переход с жидкой еды на сухую. Через пару дней будет как новая.

Через пару дней Тише стало хуже. Её рвало, бедняга перестала есть.

— Плохо дело, очень тощая, — сказал ветеринар, — на сутки под капельницу. Пятьсот долларов.

— А дома нельзя?

— Можно. Купите у нас еду с лекарством. Давать через шприц каждые три часа. Вот так, смотрите…

— И ночью?

— И ночью. Ромашковый отвар из пипетки — в любое время. Активированный уголь можно развести. Шансы есть.

Жена ее выходила. Кормила из шприца, поила отваром. Несколько суток, каждые три часа. Я малодушно ограничился стихами. Есть у нашей Тишки рыжие штанишки… Вот волос из турецкого дивана, вот лоскуток персидского ковра… Я опасливо брал Тишу на руки. Тела у нее почти не было.

Поначалу мы спали вместе. До того, как ее вырвало мне на подушку. Переместили Тишу в мягкий домик с грелкой. Около четырех утра я шел в туалет. «Посмотришь?..» — вздыхала утомленная жена.

Я осторожно просовывал в домик ладонь.

В жизни мне редко встречалось страшное. Повезло. Засовывая руку в этот домик, я чувствовал слабость в ногах. До паники боялся нащупать холодную, твердую шубку. Боже, помоги… Но шубка всякий раз оказывалась теплой. И урчала еле слышно, благодарная за то, что ее навестили. Я тоже помурлыкал бы от счастья, да не умею. Не тот звук.

Тиша поправилась и незаметно выросла. Ноги от подмышек, усы до плеч, глаза изменили цвет. Из голубых стали зелеными и наконец — медовыми. Подведены как у египетской царицы. Мех сияет, будто осень на полотнах Чарльза Уайта. Элегантно взлетает на стол и дефилирует, роняя волосы в наши тарелки и бокалы. Хотя знает, что это не комильфо. Как-то слышу, жена говорит ей: «Порядочные девушки не ходят по столу. Усвой это наконец. Посмотри на меня. Я разве хожу по столу? А я ничем не хуже тебя. Только хвоста нет». И жена смотрит на то место, где у нее мог бы вырасти хвост. Далее — не шучу — Тиша зеркально повторяет жест, с гордостью осматривая свой хвост.