Макс Неволошин - Срез

Я был хуже их всех. Комплекс неполноценности вбивался мне в голову шестидюймовыми гвоздями.

В седьмом классе я понял: надо что-то менять. Для начала бросил опостылевшую музыкальную школу. Записала меня туда понятно кто. Мама бледнела от гордости, когда я с отвращением исполнял что-нибудь для подвыпивших гостей. Или на очередном концерте — деревянный от волнения и нового костюма. О, эти ненавистные концерты…

Заданий в обеих школах с годами прибавлялось. Ко мне почти не ходили друзья. Я стал непопулярен. Авторитетом пользовались мастера футбола и хоккея. А также умельцы начистить кому-нибудь репу. Чуть ниже котировались модные шмотки, импортные сигареты и амурные успехи. Игра на пианино отсутствовала в этом списке. Вернее, находилась в области минусовых величин. Однажды я сказал — хватит. Первый раз.

Затем начал хуже учиться. Из-за конфликта с математичкой получил две тройки в аттестате. После выпускного ходили бить ей окна. Жаль, не попали — все-таки четвертый этаж. Любопытно, что сейчас я зарабатываю математикой на хлеб и колбасу.

Одновременно я стал понемногу выпивать. В институте продолжил это дело с опасным энтузиазмом. Зависал в общагах у друзей, прогуливал лекции. Балансировал на грани отчисления. Регулярно забывал имена своих девушек, что их, как правило, не смущало. Естественно, связался черт знает с кем. Одна моя пассия из деревни Кошки носила сельповское имя Зина. Или Клава, не помню. Название деревни меня заинтриговало. Я даже побывал там. Отец Клавы, (или все-таки Зины?..) приняв меня за жениха, напоил самогоном до изумления. Вернувшись, я злорадно объявил маме, что женюсь на Клаве.

Старшекурсником я избегал дома неделями. Подрабатывал ночным сторожем. Получив диплом, распределился в немыслимую глушь. Казалось, только дистанция способна исцелить агонизирующие отношения с родителями. И еще, может быть, время. Так и случилось.

Вскоре я осознал, что кроме расстояния важно еще и направление. Протрезвел, одумался. Уехал в Москву. Получил второе образование, красный диплом. Поступил в аспирантуру. Сообщил об этом маме по телефону. Она сказала:

— Хорошо. Как у тебя с деньгами?

— Погоди мам, ты не поняла. На курсе сорок человек, и только у меня диплом с отличием. В аспирантуру конкурс сумасшедший…

— Ну и что? — перебила мама. — Так и должно быть. Ты же мой сын.

За целую жизнь — совместно и врозь — она удивила меня дважды. Первый раз — когда узнала, что мы собираемся в эмиграцию. Я готовился к обвинениям в поиске легких дорог и низких требованиях к себе. К словам: «ренегат», «отщепенец» и «крыса». Мама произнесла что-то совершенно неожиданное: «Уезжайте, пока выпускают. И побыстрей. Я помогу, если надо денег или бумаги какие ускорить». Мы с женой озадаченно переглянулись. Мама добавила: «У этой страны нет будущего. А там хоть какие-то шансы. Бог даст, поживете как люди».

Незадолго до этого окончательно развалили авиационный завод, где мама трудилась сорок лет. Последние двадцать — старшим экономистом. Шустрые мальчики, незаметно вставшие у руля, перепрофилировали завод на изготовление газокачалок. Мама собралась на пенсию. Но ее уговорили поработать в той же должности еще немного. Поскольку ни в чем, кроме дележа украденного, новые хозяева не разбирались. И доделились — завод погиб. А она была хорошим специалистом и все понимала, конечно.

Второй удивительный разговор случился через двенадцать лет. Мы ужинали в кафе на Рио Сан-Моизе. Мама рассказывала о знакомых из прошлой жизни. Тот женился, другой развелся. Третий опустился — поднялся — умер… Я спросил, где примерные дети ее сослуживцев. Ну эти: Таня, Дима, Захар… Леша.

Оказалось, что Леша — кавалер двух медалей, надежда советского авиапрома — вдруг остался не у дел. Исчез авиапром. Леша потыкался туда-сюда, одна фирма, вторая… Свой бизнес. Пролетел, насилу отдал долги. Взяли по знакомству начальником автомойки. Владелец сети — одноклассник Леши, бывший хулиган и двоечник Мамаев. Уважаемый человек, меценат.

Таня, выпускница консерватории, сменила трех мужей. Пела в ресторане, имела успех с вытекающими… От ночной жизни стареют быстро. Сейчас играет на пароходах, фуршетах, банкетах. Иногда поет в церкви. Дима не стал военным переводчиком — завалили на экзаменах. Работал в Интуристе. Торговал учебными кассетами. Последнее время эскортирует богатеньких детишек в Лондон и там их гувернирует. Случается, бегает им за пивом.

Миша-хирург вообще отчудил. Женился на тетке с двумя пацанами. Она ему мигом сочинила еще пару девочек. Взяли ипотеку. Дети едят макароны с картошкой. Жена — Мишину печень. Миша режет и шьет как портной-стахановец. И сильно жалеет, что не поехал в Италию, когда звали. Больше почему-то не зовут. А Захар? Такой же молодец на все руки. Соседи не нахвалятся. Чинит, помогает, лудит, паяет… Только где работает и кем — неизвестно. Деньги получает в конверте.

Я не выдержал.

— Что, — говорю, — мам, я все еще хуже них?

— Ну зачем ты, — ответила мама, глядя в бокал, — нет, конечно. Я… Просто мне казалось, что ты способен на большее. Но жизнь так или иначе расставляет нас по своим местам. Внешнее давление бессмысленно. Ты все правильно сделал.

И она с благодарностью взглянула на мою жену.

— Мы. — сказала жена.

— Что?

— Мы все правильно сделали.

— Да, да. Конечно.

Стемнело. Вдоль канала замерцали теплые огни. Выпорхнул ресторанный женский смех, двинулись тени официантов. По черному маслу воды скользнули на парковку три гондолы. Гондольеры перекликались усталыми голосами. Я думал о том, как важно, чтобы родители жили долго. До того времени, когда и они, и мы становимся умными. И поздно чего-то доказывать, обижаться, считать взаимные долги. Хочется только прощать и любить. Если не забыли как.

Разумеется, мама выслала часы заранее. Но — давно стих юбилей, отшумели тосты. Бутылка из под шампанского наполнилась окурками. Посылка все шла. Вдруг мама звонит. Часы вернулись обратно. На упаковке что-то вроде «адресат не обнаружен».

— Мам, — говорю, — ты скопируй это и факсани мне. И вышли еще раз. Это дорого? Денег отправить?

— Не суетись. Давай лучше сверим адрес.

Мама шлет часы вторично. И… все повторяется до единой буквы. Приходит факс. Где снова под нашим адресом штамп: «addressee not known».

«Fuck. Fuck…» — бормотал я, отыскивая в желтых страницах почту Новой Зеландии. Минут десять слушал автоматические голоса и классику на рояле. Исчерпав запасы английского мата, перешел на отечественный. На любые вопросы автоответчика повторял:

— Требую личной встречи с начальником.

— Он в командировке. — сказал наконец чуткий женский голос.

Интересно, куда и зачем начальник почты ездит в командировки?