Макс Неволошин - Срез

Короче, Захар машинку унёс. Прошёл год. Я поступил в аспирантуру. Машинка понадобилась до зарезу. Приходилось клянчить «Эрики» и «Оптимы» на время там и сям. Друзья отдавали их неохотно, будто расставались с любимыми. В итоге мне это надоело. Прилетел домой, звоню.

— Ба! Кого я слышу! — обрадовался Захар. — Надо срочно увидеться. Жду тебя на площади у ларьков.

В атласных трениках и косухе Миша выглядел как символ девяностых. Мы обнялись. Он шутя двинул мне в ребра, я погрузил кулак в его живот. Все это слегка напоминало левый гангстерский фильм.

— Сейчас накатим за встречу, — объявил мой друг, — и поговорим.

Он вальяжно шагнул к ларьку. Взял, не заплатив, бутылку коньяка, стаканчики, шоколадку.

— У меня, — говорит, — здесь неограниченный кредит.

— Крышуешь?

— Это моя точка. И вон та.

Мы двинулись в парк. Потом навещали знакомых. О машинке я как-то забыл.

Эта история с небольшими вариациями повторялась трижды. Рестораны, гости, дорогой коньяк… Я понял, что дело не чисто. Перед отъездом захожу к нему с утра.

— Захар, давай по чесноку. Что с машинкой?

Он поскреб голову. Щёлкнул резинкой трусов «Адидас».

— Слушай, пошли на кухню. У меня там…

— Нет уж, хватит. Где она?

Миша вздохнул.

— Отобрали за долги. Давно. Не срослась одна тема… А когда поднялся, ну где её, блин, искать? Взял компьютер… Ты сколько хочешь за неё?

— Двести баксов, — неожиданно сказал я.

Захар полез в косуху, распахнул лопатник.

— Держи. И не в обиду, если что. На кухню-то пойдём?

Несколько раз за сезон в лагере происходили драки. Дрались Юденич и Захар. Миша обычно сидел на разливе. Темно, емкости у всех разные, недолго ошибиться. Отсюда устоявшийся сценарий. По мере окосения Юденич все сильнее подозревает Захара в мухлеже (что недалеко от истины). До поры Серега терпит, цедит едкие замечания. Он с удовольствием дал бы Захару в глаз, но пока ему лень. На следующем этапе Юденич уверен, что Миша заныкал бутылку в песке. Это выше его сил.

— Ты думаешь, мне жалко?! — кричит он через стол. — Ты думаешь, мне этого говна жалко?? На, подавись! — Он выплескивает кружку в Захара. — Это мои принципы, крыса! Ты же воруешь. У своих воруешь!

— Фильтруй базар, дебил! — Захар плещет в ответ, и тоже мимо.

Юденич встаёт. На суровом лице его блики костра. Кулаки сжаты.

— Всё. Щас я тебя урою.

— Ты? Меня?? — Захар поднимается.

— Спорим, не подеретесь, — глумятся за столом.

— Отойдём в пампасы?

— Да легко!

Соперники, уверенно качаясь, исчезают во мраке дюн.

— Может, разнять? — предлагает кто-нибудь.

— Не ссы, помирятся. Скоро песняка давить начнут.

Из темноты доносятся сытные звуки оплеух, хэкание. Невнятный мат… Глухой удар оземь. Затем — минута тишины. И вдруг — песня. Появляются, обнявшись, Юденич и Захар. Нетрезвый дуэт выводит:

…Но вот пришла машина,

Раздолбанная шина.

Зелёная машина

Забрала мужика!

Змей уже схватил гитару. Удар по измученным струнам, и компания горланит вразнобой:

Представьте себе, представьте себе –

Зелёная машина!

Представьте себе, представьте себе –

Забрала мужика!

Не думал, не гадал он,

Никак не ожидал он…

Солнце убийственно лупит в брезент. Позднее утро. В палатке духота, звенят сытые комары. Жильцы выкарабкиваются на свет. Ползут к Волге — отмокать. Залечь на мелководье, чтоб один нос торчал из воды. И лежать, смывая ночь, глядя в идиллическую бездну — пять минут, десять. Полчаса…

Затем бедняги добираются к столу. Уныло осматривают кружки. Ничего. Ничего? А вот и чего! И Миша Захаров тянет из песка бутылку водки.

— Ааа! Я знал!! — торжествующий Юденич отпускает ему подзатыльник.

Водка горячая.

— Охладить бы… — сомневается Глеб.

Но Миша уже разливает.

Я мучительно удерживаю дозу, она спазмами лезет наверх. Мне суют кружку холодного чая… Мир фокусируется не сразу, будто дилетант-фотограф наводит резкость. Оживает беседа за столом. Веют запахи дыма и каши. У берега лопочет мотор. «Кто в волейбол, ханыги?» — кричит Змей, подбрасывая мяч. Бесконечный сериал «Лето»…

Змей, он же Игорь Кузьмин, навещал лагерь только по выходным. В будни он перепрофилировал цеха авиазавода на выпуск газонокосилок. Змей был из тех энергичных мальчишей, которые в руинах совка углядели бесхозные деньги. Надо только поднять их раньше других. Ну, может, слегка запачкать руки.

Лагерь встречал его как родного: Змей отменно бацал на гитаре. Знал вдвое больше аккордов, чем кто-либо ещё, а именно шесть. В какой-то момент наши с Игорем отношения беспричинно усложнились. Змей смотрел волком, отпускал в мой адрес колкости. На волейбольной площадке старался заглушить мне в голову. В застолье норовил подменить стакан.

Скоро мне объяснили, в чем дело. Кто-то насвистел Змею, что в десятом классе у меня был роман с его первой женой. Роман действительно был, но, во-первых, — при царе Горохе. А кроме того, — в основном платонический. Как там у Войновича?.. Два раза ходили в кино и трижды стояли в подъезде. Так что поздняя ревность Игоря казалась мне странной и днём отчасти забавной. Вечерами приходилось осторожничать: кирнутый Змей бывал непредсказуем.

Отойду, бывало, пописать. Возвращаюсь — точно — мой стакан у него. А передо мной его облупленная кружка. Надо пояснить. Я не люблю пить водку из кружки. Кайф ломается, эстетика не та. Поэтому возил на остров тонкий стакан, аккуратно завернув его в газету. Когда стакан разбивался, — я покупал новый. Друзья раз посмеялись и забыли. Все, кроме Змея.

— Отдай, — говорю, — стакан.

Он театрально усмехается.

— Братва, гляньте на этого пижона! Зажлобил для товарища паршивый стакан…

— Выпей и отдай, — говорю.

Змей меня не слышит.

— Западло ему из кружки, интеллигент, блин…

— Мне? Да я пил из банного ковша!

— А я из футляра для бритвы!

— Ну и что? — встревает кто-нибудь. — А я — из бутылки вверх ногами…

— Это как?

— Дно откололось.

— Ха-ха! А я раз заснул на бильярдном столе, просыпаюсь…

— На бильярдном мягко! Я однажды на рояле спал…

— А я на разделочном…

— В морге?

— При чем тут морг?

— А при чем тут рояль??

Под шумок я делаю рокировку, и стакан возвращается на место.

Иногда, устав от перекатов и ледяных вершин, на остров являлся Егор Канатский, знаменитый турист-экстремал. Хронически жизнерадостный, похожий одновременно на Якубовича и Вилли Токарева, Егор имел с собой палатку и девушку. Палатку он выкроил лично, руководствуясь чертежами журнала «Survival». Специальная ткань не боялась огня и воды. Складывалась палатка до размеров бумажника. В готовом состоянии напоминала полуцилиндр. Умещала впритирку хозяина и его девушку. Девушки были разные, но одинаково полненькие и весёлые, точно комплект матрешек. «Во-первых, не уведут, — объяснял Егор, — а главное — мягко». Как-то отвёл меня в сторону, подмигнул и говорит: