Элиф Батуман - Идиот [litres]

– Прекрасно, – ответил Питер. – Такие вещи я рад слышать.

Остаток утра я провела на самой солнечной части кровати, читая «Дракулу» и поедая вафли с фундуком. «Дракула» превратился в раздробленный роман с разными рассказчиками, наименее любимый мною вид повествования. Откуда-то взялся какой-то ковбой с фразами типа «Мисс Люси, я знаю, что недостоин даже застегивать ремешки вашей тухли». Мне было прекрасно известно, что «тухля» – это что-то про испорченную еду, и мне не нравилось, что ковбой намекает на иные значения. Автор никак не мог определиться со способностями и ограничениями Дракулы: существуют ли обстоятельства, при которых он может выбраться из гроба днем или навредить человеку с крестом; способен ли он управлять всеми животными или только некоторыми; обязательно ли укушенный становится вампиром?

Потом из Амстердама нарисовался Ван Хельсинк и всё объяснил: «Таким образом, фокусы доступны ему только в определенных пределах – когда он находится в своем земляном доме, доме-гробу, доме-преисподней. В остальное время он может обращаться, только когда наступает время». Я никогда не видела, чтобы голландец так говорил. Английский у голландцев всегда изумительный.

Я пролистала до биографии автора. «Кроме изучения чистой математики Стокер активно участвовал в Философском обществе», – говорилось там. Странно, подумала я, что математик создал столь внутренне несогласованный мир.

Днем я села на первый попавшийся трамвай и поехала куда глаза глядят. Трамвай миновал место, где жила Питерова бабушка, и свернул на незнакомую улицу, там домов становилось всё больше. На каждой остановке выходило по паре человек, но никто не садился. Вскоре в трамвае остались одни старики. Изгороди из сетки-рабицы постепенно стали превышать числом деревянные заборы, а под рельсами вместо гравия был теперь песок. Еще через пять минут даже стариков не осталось, кроме одного, который не то вырубился, не то помер.

Я высадилась на узенькой, усаженной деревьями улочке напротив сетчатой изгороди. С другой ее стороны на меня со всей дури залаял доберман. Там висела табличка HARAPÓS KUTYA. Я посмотрела в словарь. Оказалось, «злая собака».

Почти у каждого дома имелась такая табличка и в подтверждение – собака во дворе. Я обогнула квартал. Лай не прекращался ни на минуту. Из человеческих существ мне попались лишь две пожилые женщины в шезлонгах. Их головы поворачивались по мере моего приближения. «Добрый день», – сказала я, проходя мимо. «Добрый день», – ответили они. Я обернулась, они продолжали смотреть.

Вернувшись, я вышла из трамвая и пошла по прямой в поисках телефона. Будка стояла в окружении каменных домов с оштукатуренными фасадами всех оттенков желтого. Я вынула записную книжку с Ван Гогом и хотела позвонить Ивану. Вместо этого набрала Светланин белградский номер. Трубку сняла тетя Бояна. Она сказала, что Светлана утром приехала из Италии и теперь спит.

– Наверное, этот парень совсем ее вымотал, – сказала она. – Она расстроится, что пропустила твой звонок. У тебя есть номер, куда можно позвонить?

Такого номера у меня не было.

Я взглянула на часы и поняла, что в Нью-Джерси уже утро. Мать ответила после второго гудка. – Да? – спросила она холодным голосом.

– Это я, Селин.

Последовала пауза.

– Селин, милая! Где ты? Тебя слышно, словно ты в соседней комнате.

– Я еще в Будапеште, – ответила я. – Очень хорошая связь.

– Ты из гостиницы?

– Нет, из автомата. Обычный уличный телефон.

– С тобой есть кто-нибудь?

– Нет.

– Ты одна на улице? А сколько времени?

– Тут самый разгар дня. Три часа.

– А, ну ладно. – Она вздохнула. – Просто не могу себе представить. Не могу представить, что ты – на другом конце света, на улице, в телефонной будке, – она попросила описать улицу. Я рассказала ей про желтые дома. И про бегонии в цветочном лотке.

– Звучит симпатично, – произнесла она. Потом спросила об Иване. Я сказала, что познакомилась с его матерью.

– У него есть мать? Невероятно. И как она?

– Хорошая, – ответила я. – Подарила мне книгу.

– Что за книга?

– Про Венгрию. Здесь все одержимы тем, что они венгры.

– А остальная семья? Ты с ними тоже познакомилась?

Я объяснила, что познакомилась со всеми, кроме сестры в Трансильвании и сестры в больнице.

Мать вздохнула.

– Он захочет на тебе жениться, – сказала она. – Я очень переживаю. Именно так и бывает, когда мужчины знакомят тебя со своими сестрами.

– Не волнуйся, никто не собирается на мне жениться, – ответила я. Но в глубине души затрепетала.

Вечером мы ходили в оперу на «Риголетто». Это оказалась история о бедной девушке – ее сначала обесчестили, а потом убили. Судя по всему, это ужасно огорчило ее отца.

В хостел мы вернулись в полночь. В лобби работал телевизор – скоро начиналась летняя Олимпиада. Рано утром нас ждал отъезд в деревню.

Мы собрали вещи, и Дон сказала, что хочет написать в дневник. Она взяла скоросшиватель с тремя зажимами, стопку брошюр и билетов, ножницы и клей. Я достала свой блокнот. Где-то часы пробили два. Дон решила позвонить родителям в Техас, где сейчас только семь вечера. Я было подумала позвонить Ивану, но в доме его родителей уже два ночи.

Дон задержалась на пороге.

– Гляди-ка, тебе записка! – Она протянула мне сложенный листок – чье-то письменное задание с ответами в миллилитрах. Ковач Чаба всё решил верно. Я развернула записку.

«Дорогая Селин, – прочла я. – Возможно, это последний из долгой серии приступов тоски по тебе. Сейчас еду домой. Я весь день пытался тебя найти. Если захочешь сегодня позвонить, можешь звонить допоздна. Иван».

Дверь за Дон закрылась. Я представила путь по лестнице в лобби, телефоны в темноте, монеты в руке, его голос. Судорожные попытки придумать, что сказать, – с небольшими передышками, пока слушаешь, что придумал сказать он. Потом снова гудки, они здесь звучат выше, чем в Америке, они есть всегда, как море в раковине, – а потом снова тусклая пустота в груди – как сейчас, только хуже.

В то же время я была уверена, что однажды очень захочу услышать его голос, но у меня не будет возможности, и я мысленно вернусь к той минуте, когда он просил меня позвонить, и эта просьба покажется мне столь же непостижимой, как приглашение побеседовать с покойником.

Вернулась Дон и сказала, что телефоны не работают. Наверняка она пыталась опускать не те монеты.

В дверь постучали. Это оказался Питер с пластиковым библиотечным пакетом – вроде тех с надписью «МОКРАЯ КНИГА – НЕ МЕРТВАЯ КНИГА». Он не мог попасть в бабушкину квартиру, ему нужно было где-нибудь ночь перекантоваться, и он вспомнил, что у нас есть лишняя кровать.