Элиф Батуман - Идиот [litres]

– Кто знает.

– Неужели эта площадь названа в честь одеяла? – спросила я у Андреа на площади Баттьяни. «Battaniye» по-турецки значит «одеяло».

– Площадь названа в честь графа Баттьяни, – ответила Андреа.

– Оуэн говорит, вы с ним купили интересную книжку, – сказал Питер. Я вынула из сумки «Разное об ESL».

– Селин ее первая заметила, – сказал Оуэн.

– Можно мне тоже почитать? – спросила Шерил.

– Разумеется, – ответила я. – Хочешь взять прямо сейчас?

– О, нет, сначала ты.

Я удивилась, когда узнала, что Шерил уже двадцать три, она выглядела так молодо – кудрявые волосы, острые черты лица. Она носила рубашку в полоску, белые шорты с белыми сандалиями, как у Пятачка, и маленькую сумочку с ремешком через грудь. Поначалу я увидела в ней родственную душу, поскольку она была единственным, не считая меня, членом группы, кто всерьез пытался выучить венгерский, и она носила подмышкой такой же самоучитель, какой я прятала в чемодане. Я держала свои занятия в тайне и притворялась, будто не понимаю ни слова, а Шерил практиковалась в ресторанах, постоянно задавая вопросы Питеру. Иногда она спрашивала его о тех же несоответствиях в учебнике, что озадачивали и меня, и в такие минуты я чувствовала особую с ней близость.

Неприятным сюрпризом для меня было узнать, что Шерил увлеклась венгерским из-за Питера, в точности как я – из-за Ивана. Мы были идентичны, хотя кое в чем и различались: когда Иван рисовал идиллические картинки со сливами и вишнями, я чувствовала напряг и недоверие, в то время как Шерил, похоже, всерьез увлекала вся эта буколическая фигня. Она постоянно задавала вопросы о деревне, где ей предстоит жить, – есть ли там горы, озеро, животные. Питер отвечал, что в Венгрии полно гор, озер с ледяной водой и резвых лошадей, и что, быть может, ей удастся взять у хозяев велосипед, тогда она наденет под платье купальник и отправится поплавать в озере у подножия гор, среди кроликов и оленей.

Шерил ужасно хотела, чтобы ее разместили в многодетной семье, где никто бы не говорил по-английски, и она смогла бы учить венгерский. Когда она в третий или четвертый раз заметила, как ей не хочется, чтобы в ее семье хоть кто-нибудь знал английский, Питер ответил, что в наших семьях, скорее всего, по-английски говорит хотя бы один человек. Это делается специально – ведь местные жители хотят практиковаться в английском, так же как она – в венгерском. Шерил сказала, что ее распределение наверняка можно изменить и найти ей семейство с кучей детишек, не знающих ни единого английского слова.

– Главное, чтобы там были те, кто хочет изучать начальный английский, а еще озеро и гора, и я тогда буду абсолютно счастлива, – сказала она, напомнив моего деда, который говорил, что он – простой человек с простыми вкусами:

– Всё что мне нужно – это немного молока от козы, которую месяц кормили зелеными лесными грушами.

Нам предстояло поехать в джаз-клуб и встретиться там с Габором – тем самым, что приторговывал обувью. Но сначала мне нужно было завезти в хостел свой чемодан, который до сих пор стоял в квартире Питеровой бабушки. Питер сказал, что осталось мало времени и что я могу поехать сама, а потом добраться до клуба на такси. Я записала название клуба, и Питер помог мне донести чемодан до трамвайной остановки. Пришла Андреа. Солнце клонилось к закату, и всё вокруг стало розовато-лиловым, золотистым и прекрасным.

– И что тебе было не оставить вчера свой чемодан в хостеле вместе с остальным багажом, – недоумевал Питер.

– Мы немного подождали, – ответила я, с тоской мечтая о том дне, когда, наконец, перестану отвечать за этот чемодан. – Но Иван торопился на встречу с друзьями.

– Да, хорошо, но вещи. Почему их нельзя было оставить в хостеле?

– Иван отсоветовал, ведь другим пришлось бы тащить чемодан наверх.

– Зато не было бы сегодняшних проблем. В смысле, всё равно твои вещи приходится кому-то таскать.

Я не ответила.

– Ладно, – сказал Питер. – Полагаю, всё к лучшему, поскольку тебе в итоге пришлось ночевать у Ивана, а вещи были при тебе. Оставь ты сумки в хостеле, это создало бы неудобства.

– Пети, я тут подумала, – вмешалась Андреа. – Ведь я могу ее отвезти. А потом все встретимся в клубе.

– Ты на машине? – спросил Питер.

– Разумеется, на машине!

– И она на ходу?

– Да! – И добавила, поддразнивая: – Нет, тебе придется ее толкать.

– Но тебе же приходилось!

– Это было год назад!

– Да, естественно . Ведь не может быть , чтобы это опять случилось.

Теперь чемодан тащила Андреа.

Моя комната была на четвертом этаже. Три кровати, три письменных стола, раковина, одежный шкаф, на стене – написанные карандашом математические уравнения. Они не могли быть делом рук Дон, противницы словоблудия. Мы оставили чемодан и ушли.

Джаз-клуб располагался в подвале. Саксофонист играл, согнувшись в три погибели, кривя лицо и глотая воздух между фразами. Казалось, звук идет откуда-то из-за пределов жизни. Ощущаешь не просто сочувствие, а – страх. Где-то сейчас Иван? – подумала я.

Питер протянул мне напиток с ломтиком лайма.

– Джин-тоник, – сказал он.

Сидр не продавали, но бармен смешал для Дон коктейль из яблочного сока, «спрайта» и водки, и Дон нашла, что так даже вкуснее.

В черной комнате с оранжевыми огнями и пульсирующей испанской музыкой мы танцевали, встав большим кругом. Мне это напомнило детсад, где тоже полагалось встать в круг и хлопать в ладоши. Я стала смутно, интуитивно догадываться, зачем люди пьют, когда идут на танцы, и мне пришло в голову, что, может, детсад потому и оставляет такое чувство – чего-то бесконечного и, некоторым образом, кругообразного: через всё это нужно пройти полностью трезвым.

Пока никто не смотрел, я вернулась к столику, где мы оставили вещи, нашла свою сумку и закурила. После первой затяжки у меня где-то позади глаз появилась энергия – слабая, но ощутимая. Вдруг среди курток и сумок я заметила Шерил с поникшей головой под пушистой шевелюрой. Я поприветствовала ее, она подняла на меня меланхоличный взгляд. У нее был вид больной собачки.

– Мне нехорошо, – произнесла она. – Вот бы Питер увез нас отсюда.

Ощутив приступ жалости к нам обеим, я предложила скинуться на такси.

– На улице стояло несколько машин, – сказала я.

– Ты можешь ехать, – ответила она после долгой паузы. – Думаю, уезжать раньше Питера – невежливо.

Что тут возразишь? Я еще раз затянулась.

– Питер говорил – ты из Турции, – рявкнул знакомый голос.

– О, привет, Габор, – ответила я.

– Мне интересно, как турки относятся к распаду Османской империи, – сказал Габор. – Сегодня вы – самая большая империя в мире, а завтра – республика размером с Техас.