Эрнест Гейнс - И сошлись старики. Автобиография мисс Джейн Питтман

— Я ухожу, — сказала я. — Вот возьму этих яблок и мое другое платье. Кто еще пойдет?

Молодые пошли к дороге, а старшие заплакали и стали их удерживать. У меня не было ни отца, ни матери — некому было плакать и не пускать меня. Маму убили, когда я была совсем маленькой, а своего отца я никогда не видела. Он был рабом на другой плантации, и я даже его имени не знала.

— Обождите! — сказал дядюшка Айсом. Он поднял обе руки, будто собирался звать нас назад. — Сейчас время радоваться, а не плакать. Разве мало слез мы видели? Разве мало разлук пережили? Обождите же!

— Ты говоришь, чтоб мы остались? — спросил молодой парень.

— Кто хочет остаться, останется, а кто хочет уйти, уйдет. Но сейчас не время горевать. Радуйтесь все, — сказал дядюшка Айсом.

— Мы уходим, — сказал молодой. — Если старики хотят оставаться, пусть остаются. Мы свободны. Ну так идем!

— Аминь, — сказала я.

— А от чего вы свободны? — спросил дядюшка Айсом. — И для чего вы свободны? Чтобы разбить еще больше сердец?

— Сердца черным разбивали с тех пор, как они живут на свете, — сказал молодой. — Я видел, как младенцев отрывали от материнской груди. Тоже ведь сердца разбивались.

— Что было, тому не поможешь, — сказал дядюшка Айсом. — А теперь помочь можно.

— Нет, тоже нельзя, — сказал молодой. — Это место все в крови, и я стою в ней. Я стою по пояс в крови. Разбитое сердце можно склеить, а смыть с тела кровь нельзя.

— Обожди! — сказал дядюшка Айсом и снова поднял руки. — Когда говоришь о сердце матери и сердце отца, обожди!

— Сердце матери и сердце отца так изболелись, что больнее не будет, — сказал молодой.

— Пошли! — сказал другой. — От разговоров до Севера ближе не станет.

— Обождите, — сказал дядюшка Айсом. — Прислушайтесь к слову мудрости. Обождите.

— Пусть к твоей мудрости прислушиваются те, кто остается с тобой тут, — сказал молодой. — А мы уходим.

Парень, который отвечал дядюшке Айсому, пошел по поселку к господскому дому. Дядюшка Айсом дал ему отойти, а потом закричал, чтоб он остановился. Но парень не остановился. Дядюшка Айсом крикнул еще раз. Тогда он оглянулся через плечо, но дядюшка Айсом молчал и только указывал на него пальцем.

Я с другими пошла к господскому дому за яблоками. Одна женщина сказала, что дядюшка Айсом наслал на парня порчу. А другая сказала, что дядюшка Айсом больше порчу насылать не может, стар стал. Я не знала, какая у дядюшки Айсома сила, а потому слушала и помалкивала.

Хозяин поставил рядом с бочкой яблок бочку картошки, а сам сидел на веранде и смотрел, как люди входят во двор. Он спросил, на чем мы порешили в поселке. Мы сказали, что некоторые уходят, а другие остаются, и спросили, можно ли тем, кто уходит, взять с собой чего-нибудь на дорогу. Он хотел сказать "нет", но кивнул в сторону бочек и сказал, чтоб мы взяли, сколько нам нужно, и убирались. Мы набрали картошки и яблок, сколько могли унести, и пошли в поселок за своей одеждой. В рабстве женщине полагалось два платья, башмаки и кофта, а мужчине — запасные брюки, рубашка, башмаки и куртка. Мы завязали яблоки и картошку в запасную одежду и пошли по дороге.

Мы не знали ровно ничего. Не знали, куда идем, не знали, что будем есть, когда кончатся яблоки и картошка, не знали, где переночуем, когда настанет ночь. И не знали, будем ли мы держаться вместе, добравшись до Севера, или разойдемся в разные стороны. Мы ни о чем таком никогда не задумывались, потому что никогда не думали, что станем свободными. Да, мы слышали про свободу, мы даже говорили про свободу, но представить себе не могли, что такой день наступит. Даже когда узнали, что янки вошли в наш штат, даже когда увидели, как они маршируют мимо наших ворот, мы все-таки не думали, что будем свободны. Вот почему мы не были к этому готовы. И когда нам сказали, что мы свободны, мы бросили все и ушли.

Было жарко. Не то май был, не то июнь. Пожалуй, июнь, что-то не припомню. Мы пошли через хлопковое поле к болоту. Молодые парни принялись ломать хлопок, чтоб показать хозяину, что они ему больше не рабы, но тут кто-то посоветовал им поберечь силы, а лучше набрать на дорогу кукурузы, и все мы бросились к кукурузному полю.

Ну а когда мы подошли к болоту, никто не захотел идти первым. Никому не хотелось оказаться потом виноватым, что вот завел всех неизвестно куда на погибель. Мы стояли, переминались с ноги на ногу и ждали, чтоб кто-нибудь другой повел нас вперед.

Вдруг кто-то сзади сказал:

— Ну-ка, пропустите.

Я оглянулась — а это Большая Лора. Она правда была большой и посильнее иного мужчины. Она и пахала, и дрова колола, а сахарный тростник рубила и таскала наравне с мужчинами. У нее было двое детей. Маленькую девочку она несла, а Неда вела за руку. Погодите, про Неда еще расскажу. О господи, про него я еще расскажу! Но и с двумя детьми она несла на голове узел тяжелее, чем у других.

Большая Лора пошла вперед, а мы за ней. Шли мы быстро, но молчали. Потом кто-то сказал, что надо бы взять палки, а то тут змеи, и мы начали искать хорошие гибкие палки. Теперь у всех, кроме Большой Лоры, были палки, а она шла впереди, несла на руках дочку и вела за руку Неда. Она отыскала хорошую ровную тропку, под деревьями было прохладно, и все радовались. Мы шли, шли, шли. Солнце уже почти село, когда мы в первый раз остановились.

— Мы идем в сторону Огайо? — спросила я.

— А тебя там кто-нибудь ждет?

— Мистер Браун сказал, что ждет меня в гости.

Никто не поверил, что мистер Браун это сказал, но спорить они не стали.

— Я хочу идти в Огайо, — сказала я.

— Ну так иди в Огайо, — сказал кто-то. — Тебя никто не держит.

— А я дороги не знаю.

— Тогда не болтай зря.

— Вам просто завидно, вас-то никто нигде не ждет, — сказала я.

Никто ничего не сказал. Я была еще маленькой, и они считали, что со мной не стоит спорить.

Кругом густо росли платаны, а на поляне было тихо и просторно, наверно, дул легкий ветер, потому что верхушки деревьев чуть покачивались. Все очень устали после долгого пути, и мы просто сидели и молчали. Потом кто-то сказал:

— Меня теперь зовут Эйб Вашингтон. Больше меня Баком не называйте.

Нас там было человек двадцать пять, и все принялись менять имена, будто шляпы. Никто не хотел остаться с именем, которое ему дал хозяин. Один говорит:

— Мое новое имя Кэм Линкольн.

Другой говорит:

— Мое новое имя Эйс Фримэн.

И еще один:

— А мое новое имя Шерман С. Шерман.

— А что значит "С"?

— Это такой титул.

И еще один говорит:

— Мое новое имя Джоб.

— Джоб, а дальше как?

— А никак, просто Джоб.

— Так рабства же больше нет. Значит, тебе нужна еще и фамилия.

— Тогда Джоб Линкольн.

— Эй, ты мне не родня. Это я Линкольн.

— Ну и пусть. А я все равно буду Джоб Линкольн. Хочешь на кулаки?