Илья Павлов - Зеленая лампа

Ведь это потрясающе: вот еще буквально секунду назад ничего нет. Совсем ничего. И вдруг ты видишь там, за дрожащей пеленой бумажной границы, нечто иное — какую-то другую жизнь, других существ, удивительное, прекрасное место, куда тебе хочется всем сердцем. Ты чувствуешь, что именно там — родное, твое; те нездешние законы и правила — это твои правила.

И чтобы хоть немного развеять тоску, разорвать бумажную пелену, скрывающую родной мир, — ты просто переносишь всё увиденное на бумагу.

Думаешь, Алексей, что я несу романтический бред? Символическую и мистическую труху? Ведь ты — филолог, тебе так и полагается думать. Но я говорю, что видел и чувствовал, говорю, как было и есть…

Вообще-то, школа мне нравилась — поэтому прыгнул я только в восьмом классе. Я тогда влюбился сразу в двух девчонок и начал по очереди ухаживать за ними. Одну звали Ирина, она сидела на уроках прямо передо мной, и ее толстая каштановая коса то и дело прыгала по красивым плечам, когда та вертела головой. А вертела она ей часто: любопытная была девчура.

Другую все звали Катеринкой. Она училась в параллельном классе, уже красила губы, ресницы и считала себя взрослее остальных. Я ее полчетверти провожал до дома и даже два раза поцеловал в щеку.

А потом мне вздумалось нарисовать Катькин портрет. До этого я переносил на альбомные листы разное — в основном, то, что виделось мне сквозь бумажную границу. Я, кстати, до самого универа думал, что все художники так и рисуют: перекладывают на бумагу лишь то, что видят там.

Когда начал рисовать Катеринку, почувствовал, будто куда-то провалился. Так и уснул вечером с карандашом в руке. Утром встал, посмотрел — портрет как потрет. Приношу в школу, на перемене дарю своей зазнобе, она смотрит на него, а потом всучает мне обратно:

«Нарисовал свою Ирисову — вот ей и отнеси!» — и прочь от меня. А Ирисова — это фамилия Ирки из моего класса. Я ничего не понимаю. Переворачиваю портрет, начинаю рассматривать. И удивительное дело: на первый взгляд, на бумаге точно изображено Катькино лицо — с родинкой на подбородке, с челкой на левую сторону, с тонким носом. Но если всматриваешься дольше, то вдруг видишь совсем другое лицо. Иркино. Один в один.

Я подумал-подумал, отнес рисунок домой и спрятал в ящик стола — от греха подальше. И с того момента у меня пропал интерес и к той, и к другой девчонке. Почему? Трудно объяснить. Понимаете… Я вдруг понял, что мне нужен кто-то третий — тот, кто изображен на картине, в которой просвечивала одновременно и Иринка, и Катя.

Прыгнул я через две недели — во время драки с одним десятиклассником. Не помню из-за чего мы подрались: повод, конечно, был. Мы встретились с ним на большой перемене на четвертом этаже — в том месте, куда тайком ходили курить и учителя, и «старшаки». Помню, его кулак по касательной попадает мне сначала в ухо, а затем новый удар — в подбородок. Перед глазами, словно на 3D-экране, возникает карандашный портрет Ирки-Катеринки. А потом — мгновенное перемещение на другую сторону.

В этот раз я очнулся уже в скорой. Как потом мне рассказали, за помощью в кабинет завуча прибежал тот самый парень, с кем мы выясняли отношения на четвертом этаже.

Устроился я на свою первую работу так: у мамы была знакомая на автозаводе, и там потребовался сисадмин. Я в этом немного шарил и решил подзаработать — хотя и учился тогда очно на третьем курсе истфака. Поступил-то я на естественно-географический, но переделался в историки еще на втором курсе.

Именно на автозаводе я постепенно начал понимать, как вообще устроена общественная система рабства — я столкнулся с прижиманиями. Тебе это, Леша, еще предстоит пройти: ты ведь пока учишься, толком нигде не работал, так? Ага. Так вот: прижимать обычно начинают не сразу.

Устроился я, повозился немного с железом, настроил обменник для двух этажей административного здания — всего на 36 компьютеров. Сделал это за четыре рабочих дня. «Ну, думаю, пора и честь знать… Нужно и об учебе подумать». Буквально через десять минут подходит замначальница — такая мадама на шпильках с Эверест и в розовой блузе.

— Витя, у нас тут в литейке у начальника Виндá не запускается. Схóдите — посмóтрите? — и уже не глядит на меня: тут главное месседж донести, остальное — пофиг.

Я, конечно, киваю. Бреду в литейку — а это, на всякий случай, километр туда, километр обратно. Налаживаю комп у начальника цеха. Пока возвращаюсь — звонок. От той же на шпильках-эверестах.

— Виктор, тут в 406 кабинете на 4-м этаже у принтера картридж надо поменять. Сделаете?

— Ок, — отвечаю. — Сотворю.

Пока меняю картридж, узнаю, что в инструментальном цехе проблема: на одном из компов надо установить специально купленную программу. Сами они, видишь ли, не в силах. Ну, куда деваться — иду туда. И такая круговерть — неделю, вторую, третью, четвертую. Какая там учеба — это у сисадмина-то без определенных занятий?..

Но это еще не прижимания. Это так, цветочки. Прижимания начинаются обычно так:

— Виктор, я сегодня с утра зашла к вам — в 8—04. Вас не было на рабочем месте. По данным электронной проходной, вы прошли через турникет 8—07. Еще раз такое повторится — лишим вас 10 процентов премии.

— Ну да, ну да, — киваю. А что еще остается делать? Ну не объяснять же, что застрял по дороге в пробке.

Дальше — больше. Начинаются «домашние задания»: мол, «Витя, тут надо побыстрее, здесь только до утра терпит». Я понимаю, что смогу это сделать на домашнем компе. И постепенно работа перетекает домой. Тут не до рисунков, книг и учебы. Не до творчества и всего остального. Тут везде — один автозавод.

Кстати, именно на первой своей работе я и изобрел этот термин — «прыгать». До того момента я даже не знал, как называть свои мгновенные перемещения туда. Прыгнул я через полгода — срок, между прочим, приличный для того уровня прижиманий, который был на заводе. Официальная формулировка — «уволен по собственному желанию».

Года через два я устроился в одно юридическое агентство — уже после окончания универа. Закончил я без троек, но и без особого багажа знаний: к концу пятого курса я уже не видел смысла в продолжении учебы — слава Богу, что сей момент совпал с получением диплома.

Прижимать в юрагентстве принялись не сразу, надо отдать им должное. Но через четыре месяца меня уже там и след простыл.

Затем я открыл для себя работу SMM-менеджера. Вот тут-то я себя почувствовал будто в раю: ежедневно что-то новое. Чего стоит ежечасное подвисание в ленте новостей! Скользишь по ней и не знаешь, какое открытие тебя ждет через секунду. У меня даже развилась зависимость: я подвисал в ВК, твиттере и фейсбуке не только по работе, но и просто для удовольствия. Проводил за бесцельным просмотром различных постов много часов, забывая обо всем на свете. А затем стал замечать, что без этого уже просто не могу жить — как наркоман без наркотиков.