Илья Павлов - Зеленая лампа

Тут уж хочешь не хочешь, но прыгать придётся…

За узким прямоугольным окном уже вечерело. Пора было прощаться. Джанджгава не помнил, какая по счету была работа дворником при кирхе — да это, наверное, и не важно. По нескольким его обмолвкам я понял, что у Виктора однажды даже наметилась семья.

— Но я, как всегда, вовремя прыгнул, — говорил, улыбаясь мой собеседник. Мы пожали с ним руки на пороге, и я вышел на улицу.

Больше мне встретиться с ним не удалось. Возле кирхи я тоже его ни разу не замечал, хотя проезжал там каждый день — кроме выходных.

Как-то, года через два после публикации моей газетной заметки о странном бородаче, я заглянул во двор лютеранской церкви и разговорился с пожилой женщиной, которая работала помощницей пастора по хозяйству.

— А-а, Витя-то? Да он уволился давно… Он вам тоже про «прыганья» свои рассказывал? Да-да, попрыгун еще тот. Он ведь эпилептик, вы не знали? — отвечала она на мои расспросы; говорила женщина насмешливо и немного с сочувствием — тем самым тоном, который появляется при разговоре о дураках и пьяницах. — У него как припадок случится — так он всё, считает, что тогó: в ином мире побывал. И сматывается сразу оттуда, где работал. Я так думаю, что стыдится он своих припадков. А чё тут стыдного: болеет человек. Вот и не держится долго нигде.

Где Джанджгава сейчас живет и работает, моя собеседница не знала.

— А мне и не интересно-то особо: куда-нибудь в дворники подался, а может, и в бомжи. Много у нас таких прыгунов-то по России шастают…

Тогда я спросил ее о рисунках бывшего дворника. Оказалось, что он большую часть раздал, кое-что взял с собой.

— Может, что-то осталось еще в его подвальчике — где инструменты хранятся… — женщина указала в сторону подсобки.

Я упросил ее открыть мне подвал и после недолгих поисков наткнулся там на два рисунка-наброска — один на альбомном листе, другой — на оторванной обложке блокнота. Они и сейчас у меня. Я достаю их тогда, когда вспоминаю о том, что мне уже тридцать семь, что я работаю в одной и той же газете десятый год подряд и что я нигде, кроме своего родного городка, больше не жил.

На одной картине изображен маленький мальчик, над головой которого — большое окно с поднятой ветром занавеской светло-синего цвета. На другой нарисована самая обыкновенная дверь, правда, почему-то без ручки и замочной скважины.

Не понятно, закрыта ли дверь наглухо или там есть небольшая щель. Я надеюсь, что щель всё-таки есть — иначе было бы совсем-совсем невыносимо.

— Ну, дурачок он и есть дурачок. Подыми глаза! Во-о-он его домишко стоит. Да выше подымай — на самом холмике дом-краюшка! Старая избушка лесничего там, это потом до неё повырубали. Родник дальше есть, но сам не найдешь его, зря тока проплутаешь — первый раз с Колькой надо идти — лес там не прибран. Колька-то, хоть и за лесничего, а или не прибирает, или прибирает по-своему — дурачок же, — все ноги себе скопытишь.

— А ты, Владимир Михалыч? Покажи мне хоть направление, а я там не собьюсь — географ же, да и карту знаю, — соврал я. Приехав не так давно, я еще не привык к многочисленным обязательным знакомствам, долгим разговорам за жизнь и, честно говоря, за три дня слегка от них подустал и нового не очень-то и хотел.

— Гео-ограф, — Михалыч усмехнулся. — Недосуг мне сегодня, забор надо поправлять — машкина коза всю мою капусту пожрёт. А что гео—ограф — это хорошо! В нашей школе они во как нужны! Да Колька и покажет — чай, не сломается!

— Да дома ли он? Может, и нет его?

Михалыч задумался…

— Как ни заходил — всегда он дома есть. Ну, и сейчас я же тут стою, а значит, попадешь на него! Во-о-он краюшка и тропинка еще сбоку! Иди-иди, тут недалеко!

Михалыч — мой коллега и практически, как он сам дал понять, родной тут мне отец — школьный завхоз, а по совместительству учитель труда и ОБЖ, низкий, но чрезвычайно широкий мужик, сошел с тропки и указал ладонью вперед и вверх:

— Иди. Колька нестрашный, ему чужая нужда своей ближе!

Иду. Родник мне и впрямь был до зарезу нужен. На картах, что взял я в управлении, его нет, а местная артель остро нуждалась в лесе, вот управление, устав с арендаторами скандалить, и постановило — пройти этот лес, да разведать, что к чему. Потому как если родник, то особо охраняемая земля, и рубить на ней — ни—ни. А начальство местное — то ли не указало место, то ли вообще не в теме. В общем, надо было.

С лесником здесь тоже выходила бюрократическая путаница — по документам им числилась жена председателя, которая по факту уже шестой год жила в райцентре, причем и председатель, и все вокруг указали в качестве ответственного за угодье какого—то «Кольку», и звучало это как—то совершенно безумно:

— Родник в лесу? Да есть! Большой? Большой! За лесника кто? Да есть! Кто за лесника-то? Да Колька — дурачок!

Вот природа здесь мне, безусловно, нравилась. И люди нравились — спокойные, неторопливые, как и всё вокруг. Такие места! Меловые холмы, поросшие рощами и сосняком, под ними — речушки ли, ручьи, текущие неизвестно куда; в расходящихся стрелках слева и справа — поля, давно нетронутые, заросшие молодой травой.

Само село раскинулось за спиной позади — вкруг небольшого пруда и яркого пятна зелени, оставшегося от старинного барского сада. Впереди — пресловутый лес, льющийся от середины огромного холма, даже не холма, а горы, в вышину, куда ни дорог, ни просек. Видно, что гора изломанная, будто разбитая двумя оврагами на три части, из которых правая, дальняя — самая большая, даже отсюда отдавала холодом и каким-то ожиданием, стояла в мрачной неприступности.

И лес впереди другой — ни тебе веселого шелеста, ни ярких вспышек яркой листвы. Старый лес. Сосны не сосны, а какие—то кедры — я даже усмехнутся эдакой своей неосведомлённости, вспомнив недавнее язвительное «гео-ограф»…

Понятно, почему именно на него точат свои пилы частники—артельщики: таких деревьев по всей области еще поискать. Вырубил, продал — тебе не заброшенные поля поднимать. Нет, господа, это мы еще посмотрим!

Только теперь я разглядел домишко, к которому направлялся. Виновато было зрение — я-то оперировал привычными категориями, не сразу оценив размер и холма, и деревьев на нём. Гора!

Домик казался чуть заметным мышонком, прижавшимся к краю одного из оврагов с крутым меловым оползнем. Позади него — довольно широкая поляна, а за ней сразу ствол. Нет, не весь лес, а именно ствол — высоченный, морщинистый, зеленоватый, как из меди литой. Поодаль — еще один, а над всем этим — крона. «Ого!».

— «Недалеко, Михалыч?…» — непечатно чертыхнулся я и полез вверх. Не совсем чтобы полез, пошел, но с усилием, сберегая дыхание. И шагать было, действительно, тяжко. Но раз надо!