Илья Павлов - Зеленая лампа

Карту в управлении все—таки приняли. С Николаем мы потом ещё год общались, посиживали и бродили по окрестностям — хотел привести к нему детей, чтобы он рассказал им о родном крае и поведал о удивительных его историях и преданиях — их он, оказывается, знал множество, — но сам Николай воспротивился, дескать, рано им. Думаю, причины были иные. На переданные мной слова Михалыча, он пожал плечами и хмыкнул:

— Отрезать часть того, что любишь? И при этом пытаться остаться собой? Глупо ведь, да?

Да, это было бы глупо. Через год я уехал в город, где в университете, оказывается, никто и слыхом не слыхивал ни о каком реликтовом лесе. Да и средств на исследования у нас теперь уже не выделяют, а потому все современные исследовательские работы делаются по материалам уже существующих исследовательских работ — такой вот замкнутый круг…

А ещё через год Николай исчез — и ни Михалыч, да и вообще никто не знал — куда. Тогда я вернулся в деревню, в истории которой стало одной легендой больше.

У местного арендатора умерла дочь — приехала из города, купалась и утонула. Хоронили её на деревенском кладбище — арендатор был мужик местный, все его предки там лежали. И уже почти было похоронили, да только остановил процессию Колька-дурачок. Хотели его мужики шугануть от гроба — куда там — здоровенный он, всех раскидал и перепугал. А потом подошёл к гробу, потряс покойницу за плечи и закричал: «Ну чего ты лежишь? Вставай! Подыми глаза!».

Михалыч там был, картина, по его словам, была жуткая:

— Там как с коровою. Вылезла девка из гроба и пошла. В белом платье, как была и в церковь — молиться. Батюшку чуть кондрашка не хватила. А попов слетелось потом — целых пять! Велели никому не сказывать ничего. Этот — ясно дело, сразу и дочь увёз, и всю аренду свою задаром раздал… а Колька исчез… Вот ведь, я, дурачок, ему после тебя всё про лес продать, да про деньги. Зачем ему деньги, раз он такое творить мог? Вон его домишко, живи теперь. Иди, дорогу ты знаешь…

07.10.2018 г.

Мышка бежала, проводом махнула, тут и оно и разбилось. Не яичко, над которым бились-бились, а отношение Ивана Окрошина к водке. О сколько нам открытий чудных готовит мировая сеть, особенно когда надо убить время. Туда, в омут Интернета только нырни, и дня как не бывало. Но нашего героя (хотя ничего геройского он в жизни не совершил) интересовало лишь это простое пятибуквенное слово. В один из октябрьских вечеров, вернувшись домой после дежурства в супермаркете, он и забил его в поисковик….

Вообще у Ивана в жизни было не одно разочарование. Когда ему было четыре годика, мама привезла ему из тогда еще Ленинграда игрушечную машинку. Импортную, грузовую, со звучным, трещотным названием «Татра». Колесики шумят, кузов красный. Вжи-и-и, поехали! Загрузились — выгрузились, снова в путь по однокомнатной квартире. Это сейчас у детишек нет того трепета перед игрушками. Сейчас их завались, везде, разных. И обилие сливается в безликую игрушковую массу, нырять в которую неинтересно — ни детям, ни взрослым детям. Это о пользе советского дефицита: что добыто с трудом, то и ценишь. Расставаться со своим грузовиком Ванечка не хотел ни днем ни ночью.

Перед сном парковал машинку под кроватью, и засыпал с ощущением, что она там стоит, ждет завтрашнего выезда. С этой «Татрой» могли сравниться только гедеэровский электровоз с вагончиками. Но поезд ездил только по рельсам, которые еще надо было проложить. А машинка, ведомая Ваниной рукой, ехала куда хотела, ну то есть куда хотел Ваня, то есть водитель, высший разум…

Человек рождается и начинает быть несвободным. Маленький Ванечка не был исключением. По утрам его бабушка водила в садик, в первое место социализации. Там сажали на горшок, потчевали тошнотворной манной кашей и бледным противным омлетом, выводили гуськом на прогулку, заставляли спать в тихий час на скрипучих раскладушках — ужас какой. И эти воспитатели-нянечки, представители могучего государства, зорко следили, чтобы активные и подвижные детишки, которые хотели только бегать и играть, не открывали глаза во время нелепого и бесконечного дневного сна. И так — до вечера, желанного и долгожданного, пока мама или папа не разлучали вас с остальными согруппниками.

Конечно, Ваня не хотел расставаться со своей машинкой. Родители не разрешали ее брать в садик, и от этого пребывание в дошкольном учреждении стало еще томительнее, несмотря на обилие общения с другими мальчиками и девочками. И однажды, когда мама была в хорошем настроении, он спросил:

— А можно я свой грузовик в садик возьму?

— Можно, сынок. Только на один день. У вас там в садике других игрушек много, — и она потрепала по пшеничным, вечно непослушным волосам. Это было счастье: добрая мама, которая сняла такой важный запрет. Другие игрушки, другие. Это общественные игрушки, ими все играют. А это — своя.

Конечно, из этой затеи ничего хорошего не вышло. Все мальчики захотели поиграть именно в его машинку, вырывали ее друг у друга, кричали, спорили, кто будет первый, угостили друг друга несколькими тумаками и затрещинами. Конечно, в этом естественном отборе победу одержал самый сильный мальчик, драчун и забияка, Володенька Карпов. В девяностые он организует бизнес по турецким шмоткам. Володенька завладел машинкой Ванечки и стал, как говорила бабушка, «играться». Да с таким остервенением, что сломал ее, хрупкую. Ваня — в рёв, горький, отчаянный. Воспитательница, конечно, вмешалась и конфисковала несчастное транспортное средство, а Ванечку и Володеньку расставила в разные углы, в коих они простояли аж двадцать минут. Ванечка как инициатор провокации и как нарушитель устоев (пронос личных игрушек в общественное воспитательное учреждение противоречил моральному кодексу советского малыша), а Володенька просто как бузотер (бить других мальчиков и брать чужое тоже нехорошо). Досталось от воспитательницы и пришедшей вечером маме — мамы тогда боялись и уважали воспитательниц. Ну а венцом незадавшегося дня стал папин ремень. Есть подозрение, что тогда и маме досталось от папы, но об этом история умалчивает.

Потом были, конечно, и другие обидные несправедливости. В третьем классе Ваня кормил после школы бездомную собаку, рыжую, ребра торчат. Носил хлеб, кусочки колбасы, той самой, дефицитной, которую иногда родители привозили из Москвы. А благодарная, но глупая псина так цапнула руку дающего, что Ваня две недели ходил забинтованный, а ему для профилактики бешенства еще и уколы кололи. За собакой приехали мужики и запихали ее в фургон на глазах детей всего двора. Она визжала и скулила. Видел это и Ваня, потому что его дворовые приятели прибежали к нему домой с криками: «Там Рыжика увозят!!!». Хотелось самому визжать и скулить.