Степан Зотов - Первый ангел

— И обладаешь! Только на ней держится твоё многолетнее терпение и Долгая Война — поддержал Синий.

— Абсолютная вера в правоту нашего дела, что всё не напрасно и цели оправдают средства — Мефистон закрыл глаза и говорил как нараспев — Она оправдывает насилие, вторжение, риск и жертвы. Ради великой цели.

— Это всегда было в тебе. Это единственный закон развития. Кто же судья, когда и насколько можно преодолеть волю другого? Что есть благо?

— Никто, кроме меня. Я один несу бремя. Оправдай меня Бог и История. Кто верит, тот и правит — как священник во время службы Мефистон принял свою роль — Я понял, что вы хотите сказать. Я сам скажу вам больше. Главное насилие, которому мы должны противостоять это инертность, сопротивление природы и мира. Преграды знанию, пространство и время, смертный страх и слабости плоти. Против них я начал свою войну в детстве и перед ними я не остановлюсь сейчас. Подайте мне топор.

— Да будет так.

Решить было легче, чем сделать. Болезненные эксперименты могут привлечь болезненное внимание. Чрезмерный энтузиазм в общении с «тяжелыми» больными тоже подозрителен. Мефистону пришлось долго ждать подходящего случая. Своего дежурства, тихой ночи и наличия пациента, которого назвали бы «овощем». Для обычного человека покажется страшным, насколько лихорадочно активным бывает мозг, хотя внешне человек пускает слюни и не встает с кровати.

Когда тело становится тюрьмой, с ума может сойти любой. Мефистон прекрасно видел эти мучения. И собирался с ними покончить. Убедившись, что сёстры далеко, он закрыл дверь в палату и сел рядом. Внешне, пациент не подавал виду, что вообще заметил его приход, также скулил лицом к стене, но Мефистон видел его мысли и знал, что в центре внимания. Если возможно такое представить, то в чужих мыслях была надежда и отчаяние одновременно, безнадежность текущего и опасение, что может быть хуже. Не стоит и спрашивать, какая психическая травма может настолько повредить рассудок, чтобы целиком оторвать его от тела. Мы смотрим на безвольное тело и не подозреваем, какой крик души раздается внутри. Есть такие уровни ужаса, для которых просто нет слов. И Мефистон собирался в них погрузиться.

Пациент перед ним не был могом в полном смысле слов. Ему повезло быть «чувствительным» к Нави и почувствовать то, от чего он до сих пор не мог оправиться. Все угрозы бренного мира меркнут перед настоящим, потусторонним ужасом от мучений, которые могут длиться вечно, от которых не спасает ничто, даже смерть. Мефистон ходил по этому краю с детства и знал, что безумные видения Нави и полчища демонов можно победить только безумной же решимостью, которая лишь тогда настоящая, когда не основа на ни на чем. Кому-то повезло меньше, и вот его долг оказать помощь, поделиться своей силой. Он медленно погружался в ревущий ураган страха и боли перед собой, чувствуя на глубине душу, сжатую в комок, закрытую на семь замков, в попытке убежать от самой себя.

Описать проникновение в чужие мысли невозможно, Мефистон ощущал вокруг себя кровавый туман, который выталкивал его с тошнотворной силой. Здесь ему не рады. Лучше никакой помощи, чем вновь открыть глаза перед ужасом Вселенной. Инстинктивно он представлял себя в доспехах, в руках его был символический топор вторжения. Он шел вперед по неизвестной земле, чувствуя преграду перед собой. Символические семь замков были реальны тут, они запирали плоть и кровь души, свернутой в клубок. Душа билась как сердце, он ощущал её судорожный ритм. Это были даже не мысли, мысли от него и от всех пытались скрыть. Это были чистые ощущения.

Он прикоснулся к замкам, кровавый туман проступал на их ржавом железе испариной. Лезвие топора тоже было покрыто каплями душевной крови, хотя ни разу еще не коснулось преграды. «Идеальные условия для практики», улыбнулся Мефистон. «Если уж вторгаться, то туда, где нас очень не хотят видеть». Жалости он больше не чувствовал, ведь помощь пришла, предстоит совместная борьба за возвращение к свету, жалость к товарищу неуместна. «В самом деле, я же не грабитель, а воин-освободитель. Символика топора не годится…» — с этими мыслями он посмотрел на свою руку и увидел в ней уже Меч Зари, пылающий чистым огнем, который сжигал кровавую мглу вокруг. «Я отдаю тебе честь меча», обратился он вслух к окружающему мраку и с размаху сокрушил замок.

Когда всё кончилось, Мефистон вышел из палаты, с трудом передвигая ноги. Во рту стоял гнилой привкус крови и Бог знает чего еще. Он чувствовал, будто постарел на полвека и не спал столько же. Хорошо, что по пути не было зеркал, и он не видел серого цвета своего лица. За его спиной мирно и спокойно посапывал человек с безмятежным выражением лица. Казалось, он будет крайне удивлен проснуться в психиатрической больнице. Никто бы не узнал в нем пациента палаты номер семь.

Больше по памяти, чем осознанно, Мефистон приплелся к кровати в комнате дежурного врача и упал на неё лицом вниз. Заснул он даже не в полете, а где-то по дороге. Дежурные сёстры были столь любезны, что не будили его всю оставшуюся смену, равно как и следующую. Возможно потому, что о нем просто забыли на фоне событий, которые произошли во время долгого и тяжелого сна.

Всякий сон подходит к концу, и Мефистон проснулся. Психические силы восстанавливаются по своим законам, и хотя он проспал лишь двое суток, тот чудовищный вес усталости и лет, с которым он вышел из палаты, исчез. Его здоровое тело ярко ощущало естественные физические потребности, и он принялся за простейшие решения. Самой яркой, пусть и не естественной, была потребность принять душ, смыть тяжелую пыль впечатлений и взглянуть на мир свежими глазами. Только подставив кожу холодным струям, он вновь услышал голоса.

— Расскажи нам, что произошло.

— Что? Вы серьезно?

— Да.

— Как вы можете не знать, вы же у меня в голове и всегда рядом!

— Мы не у тебя в голове и не всегда рядом. И мы не чудесные посланцы Богов! Когда ты слышишь чужую речь, разве собеседник у тебя в голове? Вот и нас ты просто слышишь. Рядом или далеко в Нави вообще пустые слова.

— Ну, хорошо, хорошо. За двадцать четыре года вы впервые попросили меня что-то рассказать. Ничего, что я удивился? Почему именно сейчас?

— Ничего. Потому что ты впервые был там, куда мы не можем войти. В чужой душе по самые… острия клинка. За семью печатями. И нам важно знать, что там произошло.

— Аха-ха. Так у меня от вас могут быть секреты? — Мефистон устало улыбнулся.

— Без труда, на самом деле. Мы вообще можем уйти.

— Голоса в моей голове обиделись? Мне точно нужна своя палата.

— Мы не обиделись. Но уйти можем. Говори — хотя всё время звучало «мы», обычно долгие беседы поддерживал Синий.