Харуки Мураками - Ускользающая метафора [litres с оптимизированной обложкой]

Мариэ кивнула.

– Мы открыли склеп, и оттуда явился Командор. Тот же самый, что и на картине.

Я подошел к полотну и показал на Командора. Мариэ пристально смотрела на его фигуру, не меняясь в лице.

– Выглядел он точь-в-точь как этот и так же одет. Только ростом всего шестьдесят сантиметров, компактный такой. И у него был очень странный говор. Похоже, только мне он и являлся, называл себя идеей, говорил, что его замуровали в том склепе. А мы с господином Мэнсики его освободили. Тебе что-нибудь известно об идее?

Она покачала головой.

– Идея – это, в сущности, понятие. Но вовсе не значит, что любое понятие – идея. Например, любовь как таковая – пожалуй, не идея. А вот то, что к ней приводит, – вне сомнения, идея. Без идеи любовь существовать не может. Но стоит завести этот разговор, и ему не будет ни конца, ни края. Признаться, я и сам не знаю верного определения, но, как бы то ни было, идея – это понятие, а понятие – бесформенно. Нечто абстрактное. Но раз так, идея не будет видна человеческому глазу, и вот эта идея первым делом приняла облик Командора с картины – скажем так, позаимствовала его и предстала передо мной. Пока ясно?

– Примерно, – впервые проговорила Мариэ. – Я с ним тоже встречалась.

– Как встречалась? – удивленно переспросил я, уставившись на нее. У меня не было слов. И тут вдруг вспомнил слова, сказанные Командором в пансионате на плоскогорье Идзу. «Вот только недавно виделись, – говорил мне Командор. – Перебросились парой слов».

– Ты встречалась с Командором?

Мариэ кивнула.

– Когда? Где?

– В доме господина Мэнсики, – сказала она.

– И что он тебе сказал?

Мариэ опять поджала губы, тем самым как бы говоря: «Хватит пока что». И я оставил мысль о дальнейших расспросах.

– Возникали и другие персонажи этой картины, – продолжал я. – Видишь в левом нижнем углу мужчину со странным небритым лицом? Вот этого, – сказал я и показал. – Для себя я зову его Длинноголовым. Странный он – ростом сантиметров семьдесят, но тоже выбрался с полотна и объявился передо мной: подняв крышку, как и на картине, открыл мне проход и проводил в подземный мир. Вернее, я его заставил это сделать насильно и довольно грубо.

Мариэ долго рассматривала Длинноголового, но ничего не говорила. Я продолжал:

– Затем я миновал этот мрачный подземный мир, перевалил через холм, переправился за реку с быстрым течением и встретился с молодой и красивой женщиной, которая тоже здесь изображена. Вот она. По аналогии с персонажами оперы Моцарта «Дон Жуан» назовем ее Донна Анна. Она тоже была маленького роста и привела меня в боковой лаз пещеры, а потом вместе с моей умершей младшей сестрой поддерживала меня и помогала, пока я пробирался по нему. Если б не они, я бы так и застрял в том подземном мире. И кто знает, возможно, Донна Анна была любимой девушкой Томохико Амады, когда он стажировался в Вене. Ее казнили как политического преступника почти семьдесят лет назад. Хотя это не более чем мое предположение.

Мариэ смотрела на Донну Анну на картине. Все так же безучастно, словно белая зимняя луна.

А может, Донна Анна – умершая от укусов шершней мать Мариэ Акигавы, подумал я. И старалась она уберечь свою дочь Мариэ. Кто знает – вдруг Донна Анна одновременно олицетворяет разное, в зависимости от того, кто на нее смотрит? Но, конечно же, вслух этого я не произнес.

– У нас есть еще один мужчина, – сказал я и развернул картину, стоявшую на полу лицом к стене. Незаконченный портрет «мужчины с белым „субару форестером“». Если не приглядываться, на холсте виднелись только мазки краски трех цветов, однако в глубине этих густых штрихов был запечатлен облик мужчины с белым «субару форестером». Я так и видел его на полотне – а вот другие его не замечали. – Я же тебе его уже показывал, да?

Мариэ Акигава молча согласилась кивком.

– И ты еще сказала, что картина уже готова и хорошо оставить как есть.

Мариэ повторно кивнула.

– Здесь нарисован – или же должен быть нарисован – человек, которого я зову «мужчиной с белым „субару форестером“». Я встретился с ним в маленьком приморском городке в префектуре Мияги. То была очень загадочная и значительная встреча. Я совсем не знаю, что он за человек – даже имени его не знаю. Но при этом в один из дней я понял, что должен написать его портрет, – причем понял это весьма отчетливо. Так и начал рисовать – по памяти, вспоминая детали, – но почему-то завершить картину не смог. Вот она и остается как есть, замазанная краской.

Губы Мариэ по-прежнему были крепко сжаты ровной полоской. Затем она покачала головой.

– Действительно страшный, – сказала Мариэ.

– Кто? Он? – спросил я и проследил за ее взглядом. Мариэ пристально смотрела на мою картину «Мужчина с белым „субару форестером“». – Ты об этой картине? О этом мужчине?

Мариэ согласно кивнула опять. Выглядела она испуганной, но при этом вроде бы не могла отвести от картины взгляд.

– Ты видишь в ней этого мужчину?

Мариэ кивнула.

– Вижу – за мазками краски. Он там стоит и наблюдает за мной. В черной кепке.

Я взял картину и снова развернул к стене.

– Тебе на этой картине виден облик мужчины с белым «субару форестером». А обычным людям – нет, – сказал я. – Но лучше тебе впредь его не видеть, потому что тебе это пока что не нужно.

Мариэ опять кивнула, соглашаясь со мной.

– Существует ли на самом деле в этом мире мужчина с белым «субару форестером»? – продолжал я. – Это мне тоже неизвестно. Может, кто-то или что-то просто на время тоже позаимствовали у него облик – так же, как идея воспользовалась обликом Командора. Или, может, я просто вижу в нем собственное отражение. Однако в истинном мраке то была не просто моя проекция, а нечто живое и подвижное, да к тому же еще и достоверно осязаемое. Люди в тех краях называли это двойной метафорой . Я подумываю когда-нибудь закончить эту картину, но не сейчас – пока еще слишком рано, чересчур опасно. В этом мире бывает и такое, что нельзя вот так просто взять и выставить на свет. Однако я, пожалуй…

Мариэ пристально смотрела на меня и молчала. Осекшись, я уже не смог продолжить начатую фразу.

– …В общем, с помощью разных людей я пересек тот подземный мир, преодолел тесный и мрачный боковой лаз и как-то вернулся в мир этот. И почти одновременно и параллельно с этим ты тоже освободилась откуда-то и вернулась домой. Я нисколько не считаю это случайным совпадением. Ты куда-то пропала в пятницу – и я куда-то пропал на три дня, но в субботу. И мы оба вернулись во вторник. Эти два события наверняка должны быть как-то связаны между собой. И какую-то связующую роль сыграл здесь Командор, однако его в этом мире больше нет. Он завершил свою миссию и удалился куда-то навсегда. Остались только ты да я, и нам не остается ничего другого, как замкнуть этот круг. Ты мне веришь?