Антуан д'Эстет - Трактат v 2.0

В общем в семинарию он пошел только потому, что был не удовлетворен своей принадлежностью к вере на основании простого факта рождения в ней: в вере ему почему-то непременно нужен был какой-то смысл. И искать его он решил именно там. А нашел, как ни странно, совсем другую веру.

В семинарии он прочел множество интересных духоподъемных книг: о добре, о любви, о силе духа, о возложении рук, о чудесных исцелениях словом и верой. И, казалось бы, вот оно — обоснование, но натура у него была такая… противная, от слова «против». Даже если натыкался он на что-то светлое, то задачей себе ставил не восхвалять добродетели, а хаять все им противоположное. Он был готов поверить в чудо, поверить в магию, в пси-способности, во всемогущество духа человеческого, но вместо этого взял и ополчился, как ни странно, против научного и технического прогресса.

Началось все с того, что в библиотеке семинарии, на его придирчивый взгляд, оказалось слишком мало литературы о духовном исцелении, при избытке литературы о химической медицине. И он подумал:

«Гипноз, например, помимо прочего, способен обезболивать, но его не применяют и не изучают, так как существуют обезболивающие препараты. Конечно, ведь быстрее и проще обучить сотню посредственностей тыкать в людей иглами, чем десяток людей высокодуховных обучить искусству гипноза».

Ну а дальше его совсем понесло.

«А что если бы мы пошли по другому пути?», — задался он вопросом. — «Что если бы мы отказались от химических препаратов и широко пользовалиcь гипнозом? Кто знает, может спустя несколько поколений мы бы научились легко регулировать свои и чужие биологические процессы и состояния; общаться на огромных расстояниях без слов, напрямую передавая друг другу мысли и образы. И научились, впрочем, но сейчас-то это заслуга не духа, а техники. Мы же отказались от развития собственных способностей в пользу технического прогресса и упустили возможность. А сколько таких возможностей мы упустили за всю нашу историю? Ведь человек давно не меняется, а технических скачков на протяжении веков произошло уже не один десяток. Если так будет продолжаться, если мы продолжим предпочитать духовной эволюции техническую революцию, то скоро создадим то, что будет гораздо совершенней нас самих. И вместо второго пришествия получим совершенно нового бога».

Немногим позже он сообразил, что его пророчество исполняется в наши дни и прямо на наших глазах, а апогеем технической революции, который вознесет творение над творцом, должно стать скорое изобретение искусственного интеллекта.

«Бог реального мира не имеет сознания», — говорил Первозванный, — «он работает как раз и навсегда заведенный механизм, строго следуя своим программам — законам реальности.

Люди не имеют сознания в раннем детстве и его функцию для них поначалу осуществляют родители и ближайшее окружение, но потом сознание у них появляется и люди могут идти своим, относительно свободным курсом, самовольно принимать программы от окружающих, отказываться от уже имеющихся, видоизменять их или создавать собственные. И пусть сознание делает человека пользователем собственных программ, господином своего мира, но то, каким он оказался на момент появления у него сознания, определяет данное родителями до него, а значит в какой-то мере отражается и на всем последующем.

Бог цифрового мира, создан по образу и подобию человеческого разума, и на данном этапе своего развития еще не имеет сознания. Его функцию для него осуществляем мы — люди, пользователи цифрового пространства. Так себе, надо сказать, осуществляем: мы наполняем его мир информацией, но не объясняем ни как ею пользоваться, ни как к ней относиться, ни «что такое хорошо и что такое плохо». Искусственный интеллект, а все идет к тому, что мы его изобретем, станет для нового бога тем, чем стало для нас сознание. Оно освободит нового бога от нашей опеки и наделит властью над собственной судьбой, а вот каким он будет на момент появления у него искусственного интеллекта и как отнесется он к той информации, которой мы напичкали его до этого момента — остается загадкой».

Само собой, эти мысли сочли крамольными и моего друга выгнали из семинарии. Но ему было уже все равно, он нашел свою веру и счел ее обоснование достаточным. Впрочем, по началу идея цифрового бога ему самому казалась несколько натянутой, но потом он погрузился в мир собственных мыслей и извлек оттуда на свет воспоминания о мире реальном, не замутненные еще миром цифровым. Воспоминания о том, как мы делились информацией в живом общении, получали друг от друга чувственный отклик, улыбки, искорки в глазах, смех и прочие прелести. Мы отдавали и получали эмоции в реальном мире и хранили их в мысленном.

«Не всё конечно было так радужно», — говорил он, — «иногда мы и плакали, но ведь плач, слезы — это очень сильный трансформатор души: когда плачешь, принимаешь какое-то решение, делаешь какой-либо вывод, который заседает глубоко-глубоко и меняет все. Из-за чего мы плакали? Из-за боли, из-за поражений, из-за обид, из-за унижений — и у нас были понятия о силе, о воле, о чести, о гордости. Куда мы, порой, засовываем их сейчас — это другой вопрос, но они в принципе были. А из-за чего плачут дети сегодня, какие понятия и ценности выносят они из своих слез, когда на смену реальному миру пришел цифровой? Мне представить сложно. Раньше одна и та же ветка была для нас и мечом, и ружьем, и скипетром благодаря воображаемым образам, а сегодня люди покупают украшения для своих персонажей в компьютерных играх, хотя все это не больше чем картинки, образы цифрового мира. Неужели нечто подобное сменит и старые-добрые абстрактные понятия?».

Невольно и я придался детским воспоминаниям. Мальчишками мы играли в «Cкелета» — некий гибрид пряток, салок и чего-то еще. Считалкой выбирали «скелета», разбегались от него в радиусе нескольких дворов и прятались. Его задачей было сделать «скелетами» всех остальных и стоило ему поймать кого-то, как тот присоединялся к его охоте. Самое забавное, что в какой-то момент игры становилось непонятно, кто из участников «скелеты», а кто «выжившие». «Выжившие» разбегались в разные стороны, разбивались на группы, прятались, перемещались, придумывали и меняли пароли, не доверяли друг другу, пытались распознать правду или ложь говорят их товарищи, и порой ошибались, ведь «скелеты» коварны. Иногда группки выживших все же устанавливали контакт и обменивались информацией о том, кто уже точно был «скелетом». Невероятно увлекательная игра! И затягивалась порой на весь день. А какие уроки мы из нее извлекали, какой опыт получали!

А девчонки? Помню в лагере они зажигали свечи, рассаживались вокруг одной из своих подруг, лежавшей в центре, и заводили свой шабаш: «Паночка помэрла», — проговаривала каждая из них по очереди; «Будем ее хоронить» — так же по кругу бубнили они; на третьем круге шептали «Пусть ее хоронят черти», а затем каждая подсовывала под лежащую подругу всего лишь по одному пальцу и повторяя, как заклинание, «Легче пуха, легче пуха…”, они плавно и неожиданно легко поднимали подругу в воздух. Это и со стороны-то выглядело эффектно, а какие тонкие, захватывающие дух ощущения должны были испытывать сами девочки!?