Дэвид Духовны - Мисс Подземка

Она заплакала. Чуть ли не навзрыд. Откроешься вот так широко, а закрываться потом как? Замка-молнии на сердце-то нет. Сердце вдруг показалось Эмер чемоданом, в который она пыталась запихнуть распахнувшийся мир. Не лезет же, правда? Столько боли вокруг – всюду. С чего Эмер начать, а начав, где закончить? Она ощущала себя частью всего, этого громадного чувствующего мира, потеряла себя в обширном океане душ – образ бескрайнего космоса, и звезд, и холодного безвоздушного ветра. Голова шла кру́гом, Эмер дала по тормозам, уперлась пятками, не смогла отпустить себя целиком. Спугнула себя из молитвы, словно молитва – наркотик, и он наплывал так мощно, что Эмер испугалась передозировки.

Почувствовала, как что-то внутри у нее смещается. Ей было так часто стыдно за то, что люди в ее стране творят во имя Христа, но тут все было правильно. Здесь и сегодня Эмер ощущала себя ближе к божественному, к Чему-то Еще. А нужно было больше. Она где-то вычитала – у Сэмюэла Беккета, опять-таки? – что молитва есть бог [124] Из письма Сэмюэла Беккета своему другу и конфиданту Томасу Макгриви от 8 сентября 1935 года. , молитва есть бог. Молитвы суть боги.

Пробыв неопределенно долго в этом блаженстве, направленном на других, она огляделась и поняла, что отец по-прежнему в исповедальной. Эмер встала – не удастся ли подслушать, что там говорит старик. Поначалу разобрать ничего не могла – ничего отчетливого, но затем в кабинке раздался взрыв хохота, в подобном месте звук ошарашивающий. Эмер поспешила к исповедальной, а когда открыла дверцу в отцову часть, из другой выскочил пожилой священник – так, будто его там пырнули ножом или подстрелили. Это Эмер подумала первым делом. Боже ты мой, отец заколол священника! Но вроде нет, священник заливается, держась за бока, – прямо-таки символ хохотуна. А тут и отец показался, хохоча не тише. Священник промокнул полой яркого облачения слезившиеся глаза и убрел прочь, качая головой.

Эмер спросила папу, над чем смеялся святой отец, и папа ответил:

– Смеялся? Он рыдал. Я поколебал его тесный мирок.

– Как же ты его до слез довел?

– Я изложил ему все причины, почему из тебя получился бы лучший священник, чем он сам. – Отца так взбодрила эта исповедь, что он заявил: – Поехали на метро.

– Куда хочешь податься, папуль?

– В рай.

– Не уверена, что есть такая станция.

– В ад?

– Давай остановимся на Единице [125] Речь о маршруте № 1 нью-йоркского метро, пролегает по Манхэттену и Бронксу. .

В подземке Эмер наблюдала, как отец бесцельно наслаждается движением; попыталась поговорить с ним о прошлой ночи – почти хотела, чтобы он из своих непроглядных сумерек пояснил, что́ случилось по-настоящему, а что нет. Впрямую спрашивать не стоит, с ним такое никогда не удавалось; решила непринужденно подкидывать ему слова и фразы и смотреть, от чего он заведется, – так ребенок из сказки рассыпает хлебные крошки.

– Водохранилище, – произнесла она. – Водохранилище в Центральном парке. – Старик смотрел прямо перед собой. – Может, китайской еды вечером поедим? Могу заказать в “Царе драконов”. С доставкой. – “С-до-став-кой” она проговорила, как подсказку. Старик молчал. Эмер показалось, что отца у нее забирает то место, куда он ходил, вновь тянет его отливом в океан ночи.

– Мне надо изменить прошлое, – сказал он. И закрыл глаза.

– Ты как раз это и делаешь?

– Пытаюсь. Но ты много болтаешь, Билл.

– Как можно изменить прошлое? – спросила она. – Пап? Как? Прошлое – то, что уже случилось.

– Мне надо увидеть будущее, чтобы это понять, Билл, – ответил он. – Очевидно.

– Очевидно, – согласилась она. И следом: – Черт бы драл, хватит уже звать меня Биллом.

Она понимала, что отец болен, понимала, что он не вредина и не назло ей забывает, но иногда у нее просто кончалось терпение. Иногда ей казалось, что он это делает специально, хотя умом понимала, что это неправда. Хороша же доченька, думала она, принимает на свой счет, когда отец теряет разум или гадит в штаны.

– Да? И как же тебя называть? – спросил отец.

– Эмер.

– Эмер. Красивое ирландское имя.

– Да.

– Эмер-фантазер. – Вот так вот запросто – миг былой благодати в настоящем, неожиданная вспышка спасительной молнии.

– Так ты меня и называл.

– Правда?

– Да. И Эмер-прожектер. И Эмер-которой-не-светит-“бимер” [126] Разговорное название мотоциклов марки “BMW”. . Но в основном Эмер-фантазер.

– В будущем попробую.

– Спасибо.

– Лишь бы тебе на радость.

Казалось, он задремал, закрыв глаза, может, даже уснул. Умиротворенный, понадеялась Эмер, и отважный в своем стремлении изменить прошлое. Она поискала вокруг какой-нибудь “Ход мысли”, чтобы чем-нибудь занять ум, и встретилась взглядами со знакомым чужаком.

Он смотрел на нее. Кон смотрел на нее. Тот, кого она звала Коном, уставился на нее – так, будто знаком с ней. Улыбнулся. Она почувствовала, что улыбается ответно, ощутила, как застучало в висках сердце. Она взбудоражилась, завелась, и ей стало стыдно за что-то смутное, не за то, что она сидит рядом с отцом, а с ней тем временем флиртует незнакомец. Ну или так ей казалось. Или на это она надеялась? Загривком она ощутила жар. Это не любовь с первого взгляда. В такое Эмер не верила. И все же нечто молниеносное. Не первый взгляд, нет, – при всех предчувствиях, грёзах и прочих видениях, – но определенно что-то с чего-то первого.

Заметив, что старик рядом с ней спит, и не желая вещать поверх грохота вагона, знакомый чужак беззвучно произносил слова одними губами, Эмер отвечала так же; они были словно пара детей, пытающаяся тайно общаться по телефону при родителях, или как новоиспеченные родители, орущие шепотом, чтобы не разбудить младенца. Вылепливая слова, смыслы и отклики, они преувеличенно гримасничали, и потому казалось, что их голоса друг у дружки в мыслях звучат сплошь заглавными буквами.

– Я ВАС УЖЕ ВИДЕЛ! – сказал губами он.

– ДА!

– НАДЕЯЛСЯ УВИДЕТЬ ВАС СНОВА!

– ЧТО?

Мужчина изобразил пантомиму “надеялся” (выглядело так, будто он молится) и “увидеть”, затем показал на нее – “вас” – и нарисовал в воздухе радугу правым указательным пальцем – “снова”.

– НАДЕЯЛСЯ УВИДЕТЬ ВАС СНОВА!

– ОЙ, ДА ЛАДНО ВАМ!

– ЧТО?!

– НАДЕЯЛИСЬ? ДА! СНОВА! Я ТОЖЕ!

Эмер обнаружила, что переключилась в режим большей общительности – благодаря изображаемой в пантомиме громкости этой беседы и некоторому оттенку игры в шарады. Ощутила особую необычную легкость. Эмер это понравилось – такая разновидность себя самой была ей по душе.

– Я КОН! МЕНЯ ЗОВУТ КОН!

– Я ЗНАЮ!

– ВЫ ЗНАЕТЕ?!

– В СМЫСЛЕ, РАДА ПОЗНАКОМИТЬСЯ, КОН! Я ЭМЕР!