Дэвид Духовны - Мисс Подземка

Ага, скажите это рабочему на конвейере или бариста в “Старбаксе”, у которого глаза, как у зомби. Эмер вспомнила историю Камю о Сизифе – его, день за днем толкавшего в гору камень, в конечном счете сочли “счастливым”. Делать одно и то же вновь и вновь без всякой надежды на завершение или победу. “А ну булыгу двигать”, как говорил для поддержания боевого духа другой ирландец в ее жизни – Сидни. Все ли мы – персонажи пьесы Беккета в постановке Сартра? А если так, задумалась Эмер, озираясь по сторонам, чего это люди вроде как не готовы радоваться смыслу существования в повторении?

Задумалась Эмер и о том, уж не подсунул ли Кьеркегора пассажирам, проделывающим одно и то же каждый день, какой-нибудь всеведущий туз из ГТУ – как подачку. И вот еще о чем она размышляла: не лучшим ли болеутоляющим был подобный экзистенциализм, нежели мысль о рае, за которую Эмер все еще цеплялась в детских глубинах ума, что опекал безнадежный замысел Эмер стать священником.

Ее грёзы прервало жутковатое объявление голосом наполовину человека, наполовину робота, похожее на звуковую дорожку из ужастика фоном к звукам подземки со времен 9/11: предупреждение о том, что следует внимательно относиться к оставленным без присмотра сумкам и сообщать о подозрительных свертках, тра-ля-ля… Как инструктаж по безопасности в самолете. Все пугающее неизбежно слипалось воедино и становилось голосом родителей Чарли Брауна [121] Чарлз “Чарли” Браун – персонаж серии комиксов “Peanuts” американского художника-карикатуриста Чарлза Монро Шульца (1922–2000); впервые Чарли Браун увидел свет 2 октября 1950 года. . Для вашей безопасности бу-бу-бу… туже затяните ремни бу-бу-бу… сперва наденьте маску на себя, а потом помогайте другим бу-бу-бу. Но факт оставался фактом: существовали люди, готовые убить за свой крошечный уголок Бога, и Эмер это потрясало и ужасало – мы разве не одному и тому же Богу поклоняемся? Бу-бу-бу.

Открывая дверь в отцову квартиру, она отчасти ожидала, что папа бодр и подвижен, пляшет по комнате с Джинь-джинь, но не тут-то было. Старик спал, а Джинь казалась встревоженной.

– Он не спать хорошо, – сказала она. – И смотрите… Встать посреди ночи есть. “Шеф Боярди”. —Джинь показала на кухонную стойку, где выстроились ни много ни мало восемь банок “Спагетти с фрикадельками”, открытые, в шеренгу; зазубренные крышки торчали вверх, словно бы иронически салютуя.

– Он это все сам съел?

– Я это не есть. – Джинь, кажется, оскорбилась от такого подозрения, пусть Эмер этого в мыслях и не имела.

– Позвольте у вас спросить, Джинь, и это нисколько не обвинение, прошу вас понять, но может такое быть, что он ходит во сне?

– Ходит во сне?

– Да. Человек встает и делает что-нибудь – ходит, ест… – говорить “участвует в массовой водяной оргии в Центральном парке” она не стала, – но при этом продолжает спать.

– Я не знаю, что такое ходит во сне, мисс.

Эмер осмотрела отцовы кроссовки, они были облеплены засохшей глиной.

– Вчера был дождь, – сказала Джинь-джинь и странно хихикнула.

Эмер не поняла, с чего Джинь хихикает, а расспрашивать не пожелала. Джинь взяла у Эмер кроссовки:

– Я мыть.

Эти два слова показались Эмер больше похожими на “отъебись”. Джинь-джинь ушла с кроссовками, а через несколько минут, не успев остановить ее, Эмер услышала шум воды в ванной. Джинь собралась смыть нью-йоркскую грязь, дерьмо и что там еще налипло на отцову обувь прямо в ванну? Эмер махнула рукой – ссоры не хотелось, Джинь была слишком нужна. Из-за этого Эмер почувствовала себя еще более виноватой – надо быть лучшей дочерью, обслуживать отца целиком. Разве этот человек не менял ей подгузники? Она, что ли, не способна его мыть? Почему ей недосуг?

– Ну, – выкрикнула Эмер, предлагая извинения филиппинке в ванной, – уж лучше пусть ест, чем голодает.

Отец открыл глаза и позвал Эмер по имени. А затем, медленно сев на кровати, прошептал, словно не хотел, чтобы Джинь услышала:

– Мне надо исповедаться.

Вспомнив ночь Царя драконов, Эмер кивнула.

Когда они с отцом последний раз были в церкви, Эмер вспомнить не могла. Чтобы найти римско-католическую церковь Святой Троицы на Западной Восемьдесят второй улице, всего в нескольких кварталах от папиного жилья, пришлось залезть в Гугл. Они туда запросто пешком дойдут. Эмер порадовалась, что по обзорам у этой церкви набиралось 4,6 звезды из пяти. Большинству фильмов, книг и богов столько хватило бы.

В храм они вошли молча. Эмер сразу направилась к исповедальным кабинкам и ввела отца в одну. Решила, что этого достаточно – священники постоянно имеют дело со всякой хренью. Эмер нашла себе свободную скамейку и бухнулась на колени. О чем молиться, она не знала. И вроде было о чем, но и несчастной она себя, в общем, не чувствовала. Очень давно не воображала она, как разговаривает с Христом.

Однажды Эмер посетила Сакре-Кёр в Париже, где традиционно кто-то – или многочисленные безымянные кто-ты – молится круглосуточно, причем не за себя, а за других. Такая вот разновидность буддийских монахов, живущих на подаяния, потому что их “работа” – труд духа. Эти парижские христарадники молились за весь белый свет в целом, не лично, а соборно. Эмер эта мысль нравилась, и она решила внедрить ее скромную версию Сакре-Кёр в Нью-Йорке. Никто не узнает.

Закрыла глаза и принялась молиться. “Молюсь за всех мятущихся Бобов… – от этой формулировки ей стало смешно, однако Эмер выстояла, – и всех болящих Джейн, и Фрэнков, и всех, у кого африканские и азиатские имена, каких я пока не знаю. И за всех несчастных младенцев, пострадавших от Зики. А до этого – от талидомида [122] Талидомид – седативное лекарственное средство; в период с 1956 по 1962 год в нескольких странах родилось 8–12 тысяч детей с врожденными уродствами, обусловленными тем, что матери принимали препараты талидомида во время беременности. . И за детей – за всех детей вообще. И за моего отца. И за Корвуса. – Можно молиться за птицу? Решила, что можно. – И за детей, которых учат террористической идеологии… – Иногда получалось так, будто у нее в голове говорит кто-то другой; ну и ладно. – И за всех, у кого разбито сердце, и за всех с фамилией Джоунз…”

Эмер подняла взгляд и увидела другого человека – пожилого, вялого; он стоял рядом на коленях. “И за этого мужика – пусть будет ему мир перед смертью. И за лошадей в Центральном парке. Мне они счастливыми не кажутся, что бы там Лиэм Нисон ни говорил [123] В 2014 году британский актер ирландского происхождения Лиэм Нисон, ныне живущий в Нью-Йорке, выступил против инициативы мэра города Билла де Блазио запретить традиционные конные экипажи на Манхэттене. . Но Лиэм Нисон тоже пусть будет счастлив, пожалуйста”.