Петра Вернер - Неожиданный визит [Рассказы и повести писательниц ГДР]

Еще успею пройти этот ряд до конца, думает Фридрих, Марта всегда зовет его загодя. Вот уже столько лет подряд она зовет его к обеду, когда только ставит картошку, а он является к столу, когда картошка уже готова.

Колышки все вышли. Фридрих разгибает спину — ее слегка потягивает, но через пару шагов это проходит. Он идет в подвал мыть руки: ни к чему пачкать ванную. Здесь, внизу, теплая вода тоже есть, так что руки и здесь отмоются.

На стол Марта накрыла как всегда — салфетки, цветы.

— Все бы тебе только опаздывать, — упрекает она.

— Все бы тебе талдычить одно и то же, — отругивается он.

Она молча разливает кофе по чашкам. Фридрих потягивается и берет булочку из хлебницы.

— Для кого же я, по-твоему, стараюсь? — вопрошает он.

Марта смотрит на него долгим взглядом.

— Нет, в самом деле, — говорит он. — Вместо того чтобы радоваться…

— Помолчи лучше, когда жуешь, — советует она.

Фридрих бросает хлеб на тарелку. Крошки летят в сторону. Он откидывается на спинку стула.

— Я сыт!

— Тебе вообще ничего сказать нельзя!

— Да, не всегда и, во всяком случае, не вечно одно и то же.

— У меня тоже дел невпроворот, но я не кричу даже тогда, когда нервничаю.

— Я не кричу! — вопит Фридрих во все горло. Он набирает в легкие воздуху и неожиданно тихо для самого себя произносит: — И даже если мне хочется кричать — это мое личное дело.

— Нет, — упирается Марта, — в конце концов, я не пустое место.

— Ну-ну…

— Ты вообще ничего не замечаешь. Не замечаешь того, что у тебя вечно нет времени, что ты взвиваешься по всякому поводу, как будто от этого что-то изменится.

— А что должно меняться?

Во рту у него опять та же булочка.

— Да ты сам, например. Ты до невозможности обстоятельный, — говорит Марта.

— Может быть, к нам придет кто-нибудь с улицы и одним махом сделает всю работу?

Голос у него снова начинает вибрировать.

— Конечно, нет, но даже если ты и не будешь день-деньской вырывать сорняки, на участке все равно что-нибудь да вырастет.

— Ну-ну, — отмахивается он опять.

Он ставит чашку на блюдце, подымается из-за стола и говорит:

— Позови к ужину.

Он сует ноги в старые кеды, туго зашнуровывает их и берется за лейку. Бросает немного белого порошка в жестяной бак и наливает туда воды, до краев. Потом вспоминает про дождевальную установку. Закручивает другой кран и торопливо шагает к ней, чтобы переставить на новое место. Потом снова берется за лейку. Ядовитая жидкость сочится тонкими струйками и тут же растекается по канавкам между плитами. Камни отсвечивают матовым блеском.

И чего только Марта ему не наговорила!.. Как будто они только вчера познакомились, как будто она не знает, что иногда он готов послать к богу в рай и этот дом, и участок, и все на свете — когда даже под конец недели не выкроишь пару часов, чтобы просто так поваляться, когда в дом приезжают гости, — да, тогда он носится как очумелый, а то, что он слишком нервный, он и сам знает.

Лейка пуста. Из нее шлепаются наземь несколько крупных капель. Он относит лейку назад, основательно прополаскивает ее и ставит на место. Потом достает еще несколько колышков: нужно подвязать оставшиеся хризантемы.

И потом — ох уж эта Марта! — когда они вдвоем выезжают, скажем, на экскурсию от производства или вместе едут в отпуск, — в ней, честное слово, что-то есть!.. Ему и сейчас не надо особенно долго объяснять, с чего это вокруг нее все время кто-нибудь увивается.

Фридрих проходит весь ряд, до конца. Он знает, что Марта снова здесь, однако не оборачивается.

— Ты даже ничего не спросил насчет платья, — говорит она.

— Какого платья? — Сидя на корточках, Фридрих продолжает работать.

— Я ездила к портнихе.

— Ах да!.. Ну и как платье, хорошо сидит?

— Оно на мне.

— Вот как!.. Гм, красиво, да, красиво… — Он продолжает возиться с хризантемами.

Когда Фридрих подымает глаза, Марты уже нет. Обиделась, догадывается он. Но ведь должна же она была видеть, что он вот-вот закончит работу. Между деревьями мелькает какое-то пестрое пятно. Платье. Сегодня надо закончить пораньше, а лучше всего бросить все прямо сейчас. Иначе из Марты опять слова не вытянешь. Она может молчать весь вечер напролет, думает он, молчать, и все, на лице у нее ничего не прочтешь, но она не издаст ни звука.

Может быть, по телевизору и сегодня ничего стоящего. Они уж целую вечность не смотрели фотографии. Надо бы разобрать диапозитивы, снятые на рождественские праздники. Марта любит копаться в фотографиях.

Решено, он сейчас кончает.

Только вот тяпку прибрать, да не забыть полить помидоры, да еще дождевальная установка — ее на ночь тоже ведь никак не оставишь.

Перевод Б. Пчелинцева.

Сентябрьский день пронзительно ясен.

Жнивье на южных полях Тифландбухта сияет соломенным золотом.

В такие дни видна почти вся низина, несмотря на обычное сернистое марево.

Тут и там мягко прогибаются лощинки, на дне их растет редкий кустарник, на ветках трепыхаются последние листочки; окрестности пронизаны солнцем до самого горизонта, где на фоне синего неба темнеют игрушечные силуэты дымовых труб — далекие, они кажутся безобидным подобием того, что издавна обосновалось в центре этой округи, в укромной ложбине.

Это фабрика.

Брикетная фабрика Росдорф.

Владелец: Карл Зендмайер и К°.

Основана в 1912 году.

Черные знаки прошлого, расползшиеся над фабричными окнами с их выпяченными к небу красными, кирпичными арками — архитектурное излишество, оказавшееся не к месту и не ко времени, — и куда только смотрели те, кто все это строил?

Восемь невысоких труб выпускают струйки белого пара, восемь белых вымпелов, а чуть выше два длинных сажевых флага реют над фабрикой; в мертвом пространстве под ними расположилась деревня Росдорф с ее пышно цветущими садами.

В чердачном помещении фабрики над восемью люками светится лампа. Над каждым из небольших зевов — узкий решетчатый мосток в шесть шагов. Лампа высвечивает на мостке худенькую фигурку.

Это Фелиция Хендшель.

Ее рабочее место занимает четыре люка в длину и не больше вытянутой руки в ширину. Нажимая на кнопки, она продвигает ленту транспортера к очередному люку, следит за наполнением бункера углем и подает транспортер дальше.

Шума она почти не замечает, так как говорить тут не требуется.

Фелиция Хендшель отвечает за то, чтобы не пустовали бункера, откуда потом уголь попадает в четыре огромные сушилки. Главная ее забота исчерпывается давно затверженным правилом: не допускать простоев!

На железной балке записаны мелом три телефонных номера. В экстренных случаях следует звонить бригадиру, мастеру или уполномоченному по технике безопасности. Надо знать, когда и кому звонить. Фелиция Хендшель работает здесь уже три года.